Мария Галина: Прощай, мой ангел

– Ладно врать-то.

Ким – круглый сирота. Родители его погибли во время новосибирского инцидента, иначе с чего бы это он в Киев подался пятнадцати лет от роду...

«И хотя китайский путь нам, демократическому, народному государству, чужд, нельзя все же забывать, что Китай – наш ближайший сосед... укрепление взаимодоверия...»

– С каких это пор мы с Китаем задружились? – удивился Ким.

– Они у нас официальное представительство открыли, ты не знал?

– Да ну, я и не смотрю эти сводки, – отмахнулся Ким.

– Не нравится мне все это...

«...Укреплять дело Единения. Нельзя не признать, что у нас до сих пор имеются отдельные случаи нарушения прав человека, причина которых часто кроется в неразберихе и бюрократизме, царящих внутри отдельных ведомств и в несогласованности их работы. Мы до сих пор склонны недооценивать человеческий потенциал, тогда как люди и есть истинное наше богатство...»

– Интересно, – заметил я, – к чему это он клонит...

Но Киму явно было не до того. Он вообще мало интересовался политикой, Ким.

– Так как?

– Что – как? Ты мне мозги не пудри. Нет у тебя никакой тетки. Ты, что ли, заболел? Так подай заявку.

Ким жалобно сморщился.

– Да не я, – сказал он шепотом, перегнувшись через столик, – кот...

– Кот? – Я вытаращился на него.

В Нижнем Городе кошек полно. В Верхнем они – редкость. Мажоры не держат домашних животных – испокон веку не держат... Иметь кота – неудобно, даже слегка стыдно... понятная, позволительная, но все же слабость... все равно, что для мажора – держать в сортире номер американского «Плейбоя».

– Чихает он, – печально сказал Ким, – понимаешь...

Аскольда тем временем сменил новатор-комбайнер: «...Уборочная шла хорошо, несмотря на сложные погодные условия...» Опять корнеплоды придется у американцев покупать, подумал я.

– Ну так вызови ветеринара.

– Да вызывал я. Он, сука, говорит, антибиотик нужен. А на животных не полагается, сам знаешь... Достанете, говорит, отлично. Только учтите, я вам ничего не советовал.

– Сам и доставай.

– Так он мне не продал. Послал меня. Может, решил, что я провокатор – откуда я знаю...

– Кто – он?

– Говорю, малый один, в Нижнем Городе. Шевчук такой. Мне один человек сказал...

Ветеринар, наверное, и сказал – подумал я. А вслух проговорил:

– Шевчук? Не Адам Шевчук случайно?

– Во-во! – обрадовался Ким. – Я так и думал, что ты его знаешь.

– Однокурсник он мой. Бывший.

Лицо у Кима сделалось совсем жалобным.

– Сходил бы, Лесь, а? Я денег не пожалею... Хороший кот, жалко... Уж такая умница...

Я вздохнул.

– Адрес хоть у тебя есть?

– Какой адрес? Он на станции очистки работает... Вот и весь адрес.

– Так он, небось, днем работает... Где я его сейчас найду?

– Ну, спросишь там... Лесь, ну, пожалуйста... Ты ж там свой, тебе скажут.

– Какой я свой – теперь-то...

Комбайнер на экране благодарил за доверие, рассказывал, как осваивал сложную машину и предлагал поделиться опытом... Кто-то за моей спиной пробормотал сквозь зубы «обезьяна дрессированная». Я обернулся – какой-то молодой парень, лица в темноте не видно.

– Как я работать буду? – ныл Ким. – Считать как? Когда душа об нем болит... об паразите этом...

Я помолчал, потом проговорил:

– Ладно... Но ничего не обещаю...

– А и не надо, – обрадовался Ким.

Комбайнера сменил парижский губернатор, опять что-то там про уборочную – его я уже не слушал.

Отвык я от Нижнего Города – все тут не так, даже лифты в муниципалках. Просто-напросто железные клети, и тянут их самые элементарные тросы. Почему-то они все время выходят у них из строя, эти лифты.

У винного ларька толклась компания подростков – все затянуты в черные кожаные куртки, все подстрижены чуть не наголо, даже девчонки, голоса у всех возбужденные, чуть визгливые. Я прошел мимо них беспрепятственно, хотя кто-то и свистел мне вслед. Но я был хоть и чужак, но свой чужак. Попадись им мажор, подумал я, живым бы он отсюда не ушел. И чего хотеть – согнали всех с низким ИТ в один район... А с другой стороны – где-то же они должны жить.

Никакой особой ностальгии у меня не было – только странное чувство узнавания, когда все кажется знакомым и одновременно немножко не таким.

Я выбрал в крохотном скверике скамейку почище и присел – подумать, осмотреться. Жара последние месяцы стояла невыносимая – даже в сумерках было видно, как по руслу Днепра расползаются языки отмелей, а от них тянется пышная зеленая муть. Берега поросли ивняком.