Уильям Гибсон - Нейромантик

Мальчик рассмеялся. Прозвучал крик чайки.

– Останься. Даже если твоя женщина – призрак, она все равно не знает об этом. Не будешь знать и ты.

– Ты распадаешься. Айс уже взрезан.

– Нет, – ответил мальчик, неожиданно печально, его хрупкие плечи поникли. Он наклонился и отряхнул с ног песок. – Все куда проще. Но выбор – за тобой.

Серые глаза хмуро смотрели на Кейса. Через его поле зрения дугой хлынули новые потоки символов, линия за линией. Фигура мальчика, стоявшего перед Кейсом, расплылась, задрожала, будто он смотрел на него сквозь потоки теплого воздуха, поднимающегося от разогретого под летними солнечными лучами асфальта, музыка загрохотала настойчиво и явственно, Кейс уже мог уловить мелодию.

– Кейс, дорогой, – прошептала Линда и прикоснулась к его плечу.

– Нет, – сказал Кейс. Затем снял с себя куртку и отдал Линде. – Не знаю, – сказал он, – может быть, ты и в самом деле здесь. Как бы там ни было, становится холодно.

Затем повернулся и пошел прочь, и через семнадцать шагов закрыл глаза и принялся следить за тем, как музыка пробивается откуда-то из самой сути вещей. Он повернулся и посмотрел назад, один раз, не открывая глаз.

Потому что в этом не было необходимости.

Они по-прежнему стояли у воды – Линда Ли и мальчик, который сказал, что его зовут Нейромантик. Линда держала в руке кожаную куртку Кейса, и рукав куртки лизали набегающие волны.

Кейс пошел дальше, влекомый музыкой.

Дабом Малькольма с кластера Сион.

Потом он прошел через серость, через нечто, по ощущению напоминающее призрачный колеблющийся экран, пелену муара, смесь полутонов, генерируемых простейшей графической программой. Последовала долгая пауза с видом морского берега – над темной водой висели застывшие чайки. Приглушенно гудели голоса. Потом – гладь черного зеркала, а сам он – быстрая капля жидкого серебра, частичка ртути, которая катится вниз, срезая углы невидимого лабиринта, разделяет на части, затем сливается воедино, вновь разделяется...

– Кейс? Друга?

Музыка.

– Ты вернулся, друга.

Музыку вынули у него из ушей.

– Как долго на этот раз? – Кейс услышал свой голос и почувствовал, что во рту у него жутко пересохло.

– Пять минут или около того. Очень долго. Я хотел выдернуть провод, но Безмолвие сказал – нет. На экране стали твориться всякие чудеса, потом Безмолвие велел надеть на тебя наушники. – Кейс открыл глаза. Ряды полупрозрачных иероглифов бежали по лицу Малькольма. – И дать тебе твое лекарство. Оба кож-диска.

Кейс лежал плашмя на полу библиотеки, прямо под монитором. Сионит помог ему подняться, и движение всколыхнуло в теле безжалостный бетафенетиламиновый котел – на левом запястье Кейса огнем горели кожные диски.

– Передозировка, – выдавил из себя Кейс.

– Пошли, друга, – сильные руки с легкостью, как ребенка, подняли Кейса под мышки. – Я и я должны идти.

Карт кричал от боли. Бетафенетиламин дал ему голос. Карт кричал без перерыва. Этот крик не прекращался ни в сумеречной галерее, ни в длинном коридоре, ни когда они проезжали мимо входа из темного стекла в усыпальницу "Т-А", покоев, где холод мало-помалу просачивался в сны Ашпула.

Дальнейшая поездка слилась для Кейса в одну сплошную невыносимую гонку – болтанка в тележке полностью утонула в водовороте безумия передозировки. Когда же карт в конце концов умер и под его сиденьями что-то с мучительным хрустом сдалось, испустив поток ярких искр, крик наконец смолк.

Тележка замерла, не доехав трех метров до входа в пиратскую пещеру Три-Джейн.

– Далеко еще, друга? – Малькольм помог Кейсу выбраться из шипящей и плюющейся искрами тележки.

В двигательном отсеке карта с резким хлопком взорвался встроенный в него огнетушитель, из-под днища и из лючков для технического обслуживания подагрически кряхтящей машины полезли клубы желтой пены. Браун спрыгнул со спинки сиденья и заковылял по имитации песка, волоча за собой сломанную бездействующую конечность.

– Нужно идти, друга.

Малькольм подхватил с сиденья деку и конструкт и перекинул через плечо перевязь.

Шатаясь, с болтающимися на шее тродами, Кейс поспешил следом за сионитом. Голограммы Ривейры все еще ждали их – сцены пыток и дети– каннибалы. Триптих Молли уничтожила. Малькольм не обратил на голограммы никакого внимания.

– Потише, ради Бога, не торопись, – стонал Кейс, не поспевая за жилистой энергичной фигурой. – И – осторожнее, нам нельзя ошибиться.