Резник Юлия - Не ты

Самохин позвонил ближе к ночи, когда Маша, измученная неизвестностью и страхом, тихо плакала.

— Привет, солнышко. Не получилось пораньше, — хрипло констатировал он.

— Жаль. Я соскучилась по тебе. Ужасно сильно соскучилась.

— Прости… Прости, Маруська. Хочешь, я прямо сейчас приеду?

— Нет. Я хочу, чтобы ты вообще никуда не уезжал. Мне без тебя не дышится.

На другом краю связи образовалась пауза, которая с мерзким звуком прошлась ей по нервам.

— Маш…

— Ммм?

— А давай поженимся? Прямо завтра?

Глава 26

Но свадьба не состоялась. Не потому, что кто-то из них передумал, просто Маша действительно заболела. Это для нормального человека простуда в плюс сорок была чем-то из ряда вон, а для с детства болезненной Муры — делом привычным. Лишь полное отсутствие каких бы то ни было характерных симптомов отличало эту ее болячку от десятков других, задокументированных в ее медицинской карте. Горло не болело, нос не тек, да и кашля как такового не было. Только температура и слабость удерживали ее взаперти. В то время, когда Диме так нужна, была ее помощь!

— Ну, куда ты опять вскочила?

— Давай тебе с этим письмом помогу?

— Еще чего? Ляг!

Маша упрямо нахмурила брови, но все же вернулась в кровать, хмуро поглядывая на устроившегося возле нее на стуле Самохина.

— Я тебе все планы спутала! — пожаловалась она.

— Ничего ты не спутала. Болезнь может со всяким случиться. Это даже символично, что теперь я за тобой ухаживаю. В порядке очереди, — отшутился Дима.

— Не вовремя эта болячка, как ни крути!

— Ну, что ты заладила? По-моему, даже я так не капризничал в свое время.

— Ты себе льстишь! — фыркнула Маша, — ты ныл, как девчонка! Я умру? Теперь я точно умру? — забавно спародировала Самохина Мура, а тот рассмеялся, отложил в сторону документы и, поймав Машин горящий лихорадочным огнем взгляд, сказал:

— А женщины и мужчины, в принципе, очень похожие люди. Только они разного от жизни хотят.

— Это чего же?

— Ну, не знаю… Женщина хочет выделяться, быть непохожей на других, а мужчине, напротив, очень важно быть таким, как все «нормальные мужики».

— Справедливо.

Маша перевернулась на бок и, подперев кулачком горящую щеку, выжидающе уставилась на Самохина. И он был вынужден продолжить:

— Женщина заморачивается над каждым словом, а мужчина — пропускает мимо ушей большинство из них. Женщины обсуждают женщин, мужчины… мужчины тоже обсуждают их. Женщина хочет новое платье и поговорить, мужчина — покоя и секса.

— Эй! Я тоже хочу секса! — возмутилась Маша, чуть приподнявшись. Самохин, глядя на ее негодующее лицо, лишь еще больше развеселился и, встав со стула, крепко сжал девушку в объятьях.

— Ты выздоравливай, главное. А там все, что хочешь, солнышко. Все, что хочешь…

И она держалась за эти его слова. Когда было особенно плохо — держалась. Дима был заботливым, ласковым, терпеливым… Он так трогательно за ней ухаживал! Зачем бы он это делал, если бы не любил? Какой смысл был бы в этом всем? Нет… Не могло быть такого. Сева ошибся! Ведь, даже если данные из Машиного компьютера действительно просочились… то это ни в коем случае не означало, что Дима ее в чем-то подозревал. Мура не могла понять лишь одного — почему он ей ничего не сказал. Не желал волновать? Хотелось бы думать.

Она вообще очень много размышляла в те дни. Благо поводов было — хоть отбавляй. И радостных, и не очень. Ей снова звонила мать. И хоть та в кои веки ни в чем Муру не обвиняла и ничего от нее не требовала, но после того разговора все равно осталось гадкое послевкусие. Потому что Маша за версту чувствовала фальшь, и ей были до отвращения противны уловки матери. Она прекрасно понимала, что послужило причиной ее непонятно откуда взявшейся любезности. И чем больше заискивала мать, тем больше Маше хотелось… нет, не удавиться, как это было раньше. Просто поскорее прекратить разговор. И помыться после него, словно грязь слов, и правда, можно было отмыть мочалкой.

— Машенька, вы бы пришли к нам с Димочкой! Навестили отца!

Мура хмыкнула про себя, удивляясь тому, как лихо мать перекрестила Дмитрия Николаевича в Димочку.

— Непременно. Когда я сама поправлюсь.

— Поправишься? А что такое? Опять простыла? — внесла предположение мать, перед тем как тихо рассмеяться словно в ее болезни было что-то смешное. Маша не нашлась, как это прокомментировать, а потому просто поспешила свернуть разговор:

— Извини, я не могу больше говорить…