Всеволод Иванов - ИМПЕРАТРИЦА ФИКЕ

Яростно взвыв, примолкла вьюга, и слышно снова дыхание мужа. За дверью - тихий звон лютни.

«Это Харитина! - улыбнулась про себя великая княгиня. - Мы все не спим! Не уснуть в такие ночи!»

Харитина, ложась к порогу госпожи, берет с собой лютню. Любимой ее песней была песня про пчелу: у пчелы жгучее жало, а берет им пчела сладкий мед из цветов… Лютня умолкла, доносился шепот, а госпожа все пряла и пряла бесконечную нить пережитого, сладкую и жгущую.

Бежит она, маленькая Зоя, через Священную площадь - форум Августейон, по мраморным разноцветным дорожкам. Посреди площади столп, и тот столп - пуп Вселенной. И от того пупа на полдень, на полночь, на восток и запад звездой разбегаются дороги Империи ромеев - в снежную Скифию, в знойную Африку, на Кавказ, в Персию, к Геркулесовым столбам…

На том столпе сиял когда-то золотом и самоцветами крест, перед ним статуи первого христианского царя Константина и матери Елены. Их нет больше, их утащили с собой латинские крестоносцы.

Помнит Софья Фоминишна и последнего царя Константина. «Константином начался Константинополь, Константином и кончился», - говорят летописцы.

Сам царь Константин ведет ее, свою маленькую племянницу, за ручку из Великого Дворца, в собор святой София мимо постаментов, где раньше стояли статуи. Идут воротами, с которых содраны серебряные двери.

Князь Иван зашевелился в своем медведе, простонал- жарко! Из-под меха свисла вниз крепкая рука, на пальце перстень с красным лалом - подарок Софьи - перстень царя Константина.

Вскоре тогда ее, девочку, увезли из Константинополя в Морею, на Пелопонесс, к отцу ее Фоме, деспоту [Властитель, господин (титул)] Морейскому, брату царя, и там слушала Зоя бесконечные рассказы, как пал Константинополь. Страшен был тот роковой день 29 мая 1453 года - турки ворвались в столицу Вселенной, в пролом у ворот святого Романа. Царь Константин пал в бою - его труп турки нашли в груде тел, наваленных у святой Софии, опознали по царским пурпурным сапогам с золотыми орлами.

…Пляшет, кружится веретено, плетутся воспоминания; как пчелиное жало, сладка память. Неизбывные, вечно кровью сочащиеся раны сердца этой могучей женщины, упреки судьбе, бешеная борьба даже в вьюжные ночи.

Смутно прошли семь лет жизни Зои в отцовском доме: князь Фома договорился было с турками-победителями, остался владыкой Мореи, выплачивая им по 12 тысяч дукатов в год. И это все же не спасло его: турки переняли искусство мореходов-греков, настроили себе кораблей, пересели на них с коней и двинулись в Святое море искать там новой добычи.

И из разных областей Греции все больше и больше ромеи бежали в Италию, унося с собой остатки ослепительных византийских мод, богатств, произведений искусства, свои роскошные привычки, свои хитрые головы, своих пламенных богословов, своих поэтов, свой великолепный язык и древнюю литературу, свои обиды, затаенное мщение, унижение, горе… Ромеи мало селились тогда в Риме, а оседали они в свободных итальянских городах-республиках, бурно делавших деньги и политику, - во Флоренции, Ферраре, Равенне, Вероне, Милане. Там жила византийская знать - Вриеннии, Кантакузены, Калимеросы, удивляя итальянцев своим блеском, шиком, утонченными манерами, образованностью, культурой.

Эти щеголи, эстеты, ученые, богословы, художники, государственные люди, дипломаты, люди высшего общества вынуждены были жить там среди потомков суровых римлян, давно перемешавших древнюю свою оскудевшую кровь со свежей кровью нахлынувших с севера варваров, жить среди сильных, бурных, веселых, простодушных и свободомыслящих итальянцев.

Сменяя, изгоняя варварскую монастырскую латынь фанатического средневековья, раздался веселый смех свободных людей, зазвенел итальянский язык наряду с греческим, раздались речи великих ораторов и политиков, возродились творения историков и философов - все, что давно погибало в константинопольских библиотеках от пресыщенности и скуки душ, времени, пыли, мышей, от монашеской схоластики, а потом от невежества турецких фанатиков. Ловкие византийцы торговали своей блистательной образованностью, захватывали ведущие позиции, и древность обновлялась, получала силу и блеск, шла, подымалась великая эпоха Возрождения, ослепляющая после сумерек средневековья.

Между тем Рим тех дней представлял собой зрелище печальное - слишком чудовищна, грандиозна была катастрофа его государственного и военного падения и последующей затем варваризации. Былой Первый Город мира зарос лохматыми, как нестриженые бороды, виноградниками; там, где стояли кресла сенаторов, пасся скот, лежали кучи заботливо собраннного земледельцами навоза. Палантинский холм покрыли разросшиеся сады, в них торчали печальные руины немногих уцелевших колонн и обрушившихся зданий; на Форуме были разбиты огороды, землей и навозом завалены древние мостовые.