Эрих Ремарк - Ночь в Лиссабоне

Странная вялость вдруг овладела мной. Я ожидал другого: одиночества, безысходности, куда я прорвусь подобно Дон-Кихоту или Георгию Победоносцу. А здесь во мне вообще не нуждались, словно там, в лагере, все были довольны. Если Елена здесь, она давно забыла меня.

Я долго смотрел из-за деревьев, решая, что делать дальше. В сумерках к ограде подошла женщина. Потом вторая, третья. И вот их уже оказалось много, и все стояли молча, едва перебрасываясь друг с другом словами. Они смотрели вдаль, через проволоку, невидящими глазами, потому что перед ними не «было того, что они хотели бы увидеть – свободы.

Небо стало сиреневым. Из долины вверх по склонам ползли тени, кое-где замелькали слабые огоньки. И женские фигуры у ограды лагеря тоже, постепенно теряя краски и формы, стали тенями. Бледные лица прерывистой цепью колыхались за проволокой над плоскими черными силуэтами. Постепенно цепь начала редеть – лица исчезали одно за другим. Женщины уходили. Час отчаяния кончился. Я узнал позже, что именно так называли в лагере эти минуты.

Только одна женщина осталась стоять у ограды. Я осторожно приблизился.

– Не пугайтесь, – сказал я по-французски.

– Чего мне пугаться? – ответила она, помолчав.

– Я хотел бы попросить вас кое о чем.

– Лучше бы не просил, свинья. Неужели у вас все мысли только об одном? Убирайся к черту и издохни вместе со своей похотью! Неужели у вас в деревне нет женщин! Чего вы здесь бродите, проклятые собаки?

Я понял, о чем она говорила.

– Вы ошибаетесь, – сказал я. – Мне нужно поговорить с одной женщиной, которая находится в этом лагере.

– А почему с одной? Почему не с двумя? Не со всеми?

– Послушайте, – перебил я ее, – в этом лагере моя жена, я должен поговорить с женой!

Женщина засмеялась. В ней не чувствовалось гнева, только усталость.

– Еще один фокус! Каждую неделю вы придумываете что-нибудь новое!

– Я здесь первый раз!

– Потому-то ты так настойчив! Убирайся к черту!

– Послушайте же, – сказал я по-немецки, – я прошу вас передать моей жене, что я здесь. Я немец. Я сам был за проволокой в Леверне!

– Посмотрите-ка на него, – спокойно заметила женщина. – Он еще и по-немецки болтает. Проклятый эльзасец! Пусть тебя сожрет сифилис! Пусть всех вас сгрызет рак за то, что вы нас тянете туда, у вас вообще нет никакого сочувствия, кабаны! Разве вы не понимаете, что вы делаете? Оставьте нас в покое! – сказала она громко, с силой. – Ведь вы нас посадили, неужели вам этого еще мало? Оставьте же нас, наконец, в покое, – закричала она.

Я услышал, что приближаются другие, и отскочил.

Ночь я провел в лесу. Я не знал, куда податься. Взошла бледная луна и, словно белым золотом, облила окрестности, окутанные дымкой тумана. Потянуло холодом осени.

Утром я спустился в долину и обменял свой костюм на комбинезон монтера.

Я вернулся к лагерю и у входа объяснил часовому, что должен осмотреть электропроводку. Мой французский язык оказался сносным, и меня впустили, ни о чем больше не спрашивая. Да и кто же, в конце концов, полезет добровольно в лагерь для интернированных?

Я осторожно прошелся по улицам лагеря. Женщины в бараках жили будто в ящиках, разделенных кусками парусины. В каждом бараке было два этажа, посредине проход, по сторонам занавески. Некоторые из них были подняты, там виднелись грубые постели. Кое-где на стене мелькал платочек, пара открыток, фотография. Это все выглядело жалко, но придавало уголку слабые черточки индивидуальности.

Я крался сквозь полутемный барак. Женщины перестали работать и поднимали на меня глаза.

– Вы с каким-нибудь известием? – спросила одна.

– Да, у меня поручение для одной женщины. Ее зовут Елена. Елена Бауман.

Женщина задумалась. Подошла вторая.

– Это не та нацистская стерва, что работает в столовой? Та, что путается с доктором?

– Она не нацистка, – сказал я.

– Та, что в столовой, тоже не нацистка, – сказала первая. – Кажется, ее зовут Елена.

– Разве здесь есть нацисты? – спросил я.

– Конечно. Здесь все перепуталось. Где сейчас немцы?

– В окрестностях их нет.

– Говорят, должна прибыть военная комиссия. Слышали вы что-нибудь об этом?

– Нет.

– Комиссия будет освобождать из лагерей нацистов. Но вместе с ней явятся и гестаповцы. Вы ничего об этом не знаете?

– Нет.

– Но ведь немцы не должны хозяйничать в неоккупированной зоне.

– Держи карман!

– Вы ничего об этом не знаете?

– Ничего, кроме слухов.

– От кого известия для Елены Бауман?