Джонатан Тел: Человек-фонограф

И когда храбрец в пухлом скафандре и сверкающем шлеме не то идет, не то плывет по фантастической поверхности, ей кажется, будто это ее муж, тем более что немногие способны отличить Луну от провинции Цинхай, и ее коллега, переводчик с английского, повторяет слова мистера Армстронга: «Маленький шаг для одного человека, но гигантский скачок для всего человечества», и она прикрывает глаза ладонями, чтобы никто не увидел ее слез.

Прошло семь лет.

Бывают мысли, которые нельзя высказать. Их можно только пропеть.

Повестка приходит в форме телеграммы, адресованной секретарю их рабочей группы. На сборы ей отводится неделя.

Они познакомились в 1961 году, когда она училась на последнем курсе в Университете иностранных языков — ее специальностью был русский, а он готовился защищать диссертацию по геологии. Они поженились, и меньше чем через год он получил приказ. Его отправляют на дальний северо-запад изучать некую местность — вот и все, что он мог сказать. На неопределенный срок. Ей запрещено ехать с ним. Это смахивало на ссылку — для него, для них обоих, — но подавалось как награда, как возможность послужить народу… А в октябре 1964-го, в год Дракона, Мао объявил, что теперь у Китая есть атомная бомба.

Существует фотография (опубликованная лишь годы спустя, после его смерти, — к тому времени она уже вернулась в Пекин): ученые в одинаковых костюмах стоят на открытой равнине перед ядерным грибом, подняв левые кулаки в знак верности стране. Он третий слева, без всякой защиты. Конечно, это монтаж. По-настоящему в тот миг, когда содрогнулась земля, они прятались где-нибудь в убежище, надев мотоциклетные очки и заткнув уши.

Бомба нужна, чтобы обороняться от Советского Союза, но вот что странно: они же и помогли нам ее сделать. В школе ее учили уважать эту братскую державу. Они пели «Катюшу» и «Широка страна моя родная». Но когда она поступала в университет, русский уже стал языком врага: мы должны понять их, чтобы победить.

Каждую неделю она отправляет письмо на расчетливо безликий адрес базы: Цинхай, горнопромышленный район № 210, фабрика № 221. Он отвечает, когда может. Ему запрещено рассказывать о работе, запрещено даже описывать скалы, по которым он ходит. Он пишет о погоде. Сегодня температура упала до минус двадцати. Мы греемся в куртках на гусином пуху. (Он думает, как было бы хорошо обнять ее, согреть!)… Сегодня обычный летний день, погода примерно такая же, как весной в Пекине. (Здесь, в городе, утомительный зной… Он думает о весне!)

Пусть длинные серые бульвары Пекина станут памятниками самим себе. По ним уже текут сонмы велосипедистов; они льются мимо на поскрипывающих «фениксах» и «фореверах», расплывчатые, как привидения. Это утро — последнее. Дети во внутреннем дворе ее многоквартирного дома играют в игру, где надо замереть и не шевелиться, чтобы стать как можно незаметнее. Ей разрешено взять один чемодан.

28 июля 1969 года.

Она отправляется в путь с Пекинского вокзала, и на то, чтобы добраться до Ланьчжоу в провинции Ганьсу, уходит пять дней. Там она пересаживается на специальный поезд, идущий в Цинхай. Все ее спутники — мужчины в военной форме. На окнах плотные занавески, так что изнутри не видно, по каким местам они едут. Пассажиры сидят, как слепые. Ах, если бы она захватила в дорогу роман или сборник стихов… но у нее не хватило смелости взять с собой почитать что-нибудь, кроме цитатника Председателя. Днем с нее катит пот, ночью она ежится под одеялом. Она слушает ритмичный перестук колес. Иногда поезд по неизвестной причине стоит часами. Журчанье реки. Лай собак. Блеянье овец и человечий окрик… На восьмое утро она просыпается и обнаруживает, что осталась в вагоне одна. Вскоре поезд подскакивает на стрелках: здесь начинается особая ветка, ведущая на секретную базу. К вечеру двери наконец открываются, и она выходит наружу.

Бескрайняя травянистая пустошь. Небо пронзительной синевы. Приземистые бетонные корпуса, которые выглядят так, будто вчера их построили, а завтра они рассыплются. Неподалеку стоят грузовики, к ним тянется цепочка солдат — они передают друг другу и укладывают в кузова ящики, снятые с поезда.

За ней наблюдает худой человек без головного убора, в парусиновых туфлях армейского образца и помятом синем костюме. Лицо у него загорелое. Он обращается к ней по имени и фамилии, как к незнакомке. Голос встречающего звучит напряженно, однако во всем его облике чувствуется непривычная властность.