Джонатан Тел: Человек-фонограф

Мужчины находят предлог, чтобы заглянуть к ней и поболтать. Так вы библиотекарь, говорят они, вас-то нам и не хватало. Кроме нее, здесь есть горстка других женщин, полноправных ученых. Наведываясь в библиотеку, они стараются держаться от нее подальше и очень скупы на слова. В здешней библиотеке не так тихо, как было в институтской или университетской; мужчины улыбаются ей и пускаются в воспоминания о героической поре основания базы, когда ученые жили в армейских палатках и питались одной бараниной да ячменными лепешками.

Цзинь, специалист по гидродинамике, вспоминает о пятидесятых годах: стоило Мао и Сталину пожать друг другу руки, как выросший в Пекине отель «Дружба» наполнился советскими консультантами. Цзинь тогда дружил с Ванюшиным, которого в шутку прозвал Ван Юшином; они вместе совершали долгие прогулки, беседуя о поэзии. Потом Мао и Сталин поссорились, и всех консультантов как водой смыло. Цзинь маленького роста, с плохими зубами; он показывает ей фотографию, где они с Ванюшиным, высоким блондином, стоят бок о бок в Храме Неба.

Вечером в столовой устраивают концерт. Физик играет Шопена под портретом Мао. Далее наступает черед струнного квартета: скрипки в руках у математиков, альт — инженер-электрик, а виолончелист с огромной копной седых волос в 1930-х учился в Гарварде и привез в Китай ядерную химию. Затем подают напитки — не алкогольные, конечно, поскольку они на базе запрещены, а кислый сливовый сок из порошка, разведенного водой.

Первое испытание ядерной бомбы названо « Операция Цилинь ». Цилинь — это мифическое существо с телом оленя, хвостом быка, копытами коня и единственным рогом. Оно и впрямь стоит прямо у входа в столовую — изрядно помятое творение таксидермиста. Ученые так привыкли к этому чучелу, что не испытывают к нему особого почтения: на роге болтается чей-то шарф, а на филейную часть кто-то накинул пиджак. Согласно легенде, если сжечь рог (кому он принадлежал на самом деле — антилопе?), будто факел, увидишь будущее. Говорят, что Цилинь появляется лишь в годы правления великодушного императора.

Она привлекает всеобщее внимание. Должно быть, когда-нибудь она станет такой же неприметной, как Цилинь.

Но почему ее муж не слишком ею увлечен? Вернее, увлечен, но не показывает этого. Той ночью, в спальне, он чистит зубы и торопится уложить ее в постель. Скоро он засыпает — навзничь, вытянув руки по швам. На носу и подбородке у него красные мазки, оставленные помадой с ее губ. Он не храпит. Его веки не вздрагивают. Он не изгоняет ее со своей постели, но ей никак не удается естественным образом пристроиться с ним рядом. Не очень женатый человек.

Так все и идет, неделя за неделей. Вроде бы ничего странного. Вскользь ее муж замечает, что здоровье его не идеально, однако выглядит он вполне крепким. У большинства ученых легкий избыток веса — еда здесь довольно невкусная, но обильная, — но он остается худощавым, сколько бы в себя ни набивал.

Конечно, у него есть секреты. О некоторых вещах ему нельзя говорить даже в постели, шепотом.

А потом он сообщает ей, что отправляется в экспедицию. Уедет на рассвете, а вернется к сумеркам. Это привилегия геолога — больше никому не разрешается покидать базу. Ему нужно присмотреть подходящие места для… Но он уже и так сказал слишком много.

Она встает спозаранку, чтобы его проводить. Он садится на советский мотоцикл Урал М-72, старую модель военной поры. В коляске его помощник — маленький темноволосый местный житель по имени Чодрак, или, по-китайски, Кохуэй. На коленях у него геологический молоток. Муж надевает мотоциклетные очки, взревывает мотор, и мужчины уносятся прочь.

Весь день она проводит в хранилище, разбирая книги. Она слышала, что по базе бродит дикий кот — ученые прозвали его Шредингером… «Кис-кис-кис», — шепчет она.

Муж возвращается за полночь. Она спрашивает, что случилось, и он не слишком убедительно объясняет причину своего опоздания: мол, задержались на горном перевале. Работы еще много, скоро придется ехать обратно. Его лоб припорошен светлой пылью, а выглядит он ослабевшим и вместе с тем почти лихорадочно возбужденным. Пожалуйста, береги себя, говорит она, чем я могу тебе помочь? Но сейчас ему нужно только ее тело. Несмотря на усталость, он тянет ее в постель. На этот раз она не сразу закрывает глаза и видит ласкающего ее худого, загорелого мужчину. У нее такое чувство, что ее хоть и любят, но обманывают. Наконец она смежает веки, и перед ней опять возникает тот невозможный Пекин со светящимися вывесками, а в ушах стучит музыка, какой ей никогда не доводилось слышать в реальной жизни, — ритмический скелет песни, увешанный рифмами-побрякушками.