Мераб Элиозишвили: Ожидание

Не сумел Иполитэ воспитать внука. Жена то и дело хворала, невестка все боялась, а вдруг переведутся мужчины, так и стреляла глазами за каждой кепкой. Внук, словно его еще материнским молоком отравили, вечно разевал рот, только в еде и помогал семье. Сам Иполитэ дневал и ночевал на станции…

Уходили батальоны на север, а оттуда шли караваны ржавых платформ с разбитыми танками…

И в войну был Иполитэ кормильцем семьи, и после войны…

— Насэлчик! Насэлчик!..

А как старался начальник станции образумить лоботряса, сколько раз устраивал его в ремесленное училище. Благодарен Иполитэ начальнику. Но опять ничего не вышло, не пошел бездельник учиться, предпочел стены у ларька подпирать.

Если б не старуха, не смотрел бы Иполитэ в сторону своего дома, — куда лучше ему тут, на станции. Недаром так и прошла жизнь среди железного лязга поездов. Да не может оставить он свою старуху одну. Кто же тогда за ней присмотрит?

…Насэлчик! Насэлчик!

Недавно в профсоюзе железнодорожников Иполитэ достал для жены путевку.

Семьдесят рублей стоила путевка, вдвое больше уйдет на дорогу. Иполитэ прикинул и добавил еще рублей пятьдесят лишних — «мало ли что», подумал он. Выходило всего двести шестьдесят рублей. Ровно столько же оставалось в доме.

Лоботряс явился пьяный!

— Нужно четыреста рублей. Попал в аварию, крыло у машины должен сменить.

— У какой машины? — еле выговорил Иполитэ.

— Не твое дело!.. Что, крыло выравняется, если ты узнаешь?

Еще что-то хотел сказать Иполитэ, но лоботряс пнул его в бок. Искры брызнули у Иполитэ из глаз.

Он вспомнил железнодорожную насыпь, винтовку с разбитым прикладом… Потом кое-как согласился лоботряс на триста рублей, забрал их и ушел.

Одолжил Иполитэ пятьдесят рублей у соседей и проводил свою старуху отдыхать.

— Насэлчик! Насэлчик! — сипло тянет Иполитэ.

— Эх, дядя, не под силу тебе, а то дал бы я спине передохнуть, — говорит, скаля зубы, молодой крестьянин. И, отдуваясь, опускает на перрон мешок с яблоками и картошкой.

Иполитэ смотрит на мешок, набитый как спелый гранат, потом на крестьянина. «За каждой щекой по одной горе уместится», — думает Иполитэ.

— Из каких ты краев? — спрашивает он у крестьянина. Несмотря на осеннюю изморось от голиафова тела крестьянина валит пар. «Как из ущелья туман», — размышляет Иполитэ.

— Из Атени я, — отвечает крестьянин…

— Эх, Атени, Атени! — вздыхает Иполитэ и боком обходит мешок.

— Насэлчик! Насэлчик! — хрипло выкрикивает Иполитэ, разглядывая пассажиров.

Многие здороваются с ним. Как же иначе, ведь он, Иполитэ, прожил всю свою жизнь в этом маленьком городке, на этой крохотной станции. Ведь он, Иполитэ, может показать тут каждое местечко, где валяется какой-нибудь заржавленный болт или старое вагонное колесо. А кто, кроме него, знает наизусть расписание поездов. Правда, в последнее время бывает, что и ошибается Иполитэ — видно слишком уж часто меняют расписание, запомнить трудновато.

Как только стемнеет, один за другим заспешат на маленькую станцию поезда. Свистят, шипят паровозы и электровозы. Отъезжающие — крестьяне из ближних деревень, с мешками, с корзинами, смешиваются с приезжими. Чемодан стучит о чемодан, корзинка толкает корзинку, человек — человека. Люди торопятся, кричат, ищут, зовут кого-то. И голоса Иполитэ в этом шуме не слышно.

— Дядя, когда московский подойдет?

— Скоро, полчаса осталось, — отвечает Иполитэ и продолжает кричать: — Насэлчик! Насэлчик!

— Дядя, не опередил меня батумский поезд?

Иполитэ еле дотягивается взглядом до лица пассажира, такой он высокий, худой, отвислые уши словно в трубочки свернулись.

— Нет, сынок, не опередить тебя батумскому поезду… Через пятнадцать минут прибудет.

«Как тут опередить, когда каждый шаг у него втрое больше, чем весь я… — думает Иполитэ, пробираясь между пассажирами… — Хоть бы скорее в армию взяли лоботряса, этого мучителя моего. Пусть-ка там покричит да попробует пристать к кому-нибудь с ножом к горлу: «денег, денег». Там уж подберут ему узду — поскрипит зубами».

— Носильщик! — зовет его кто-то сзади.

«…Поскрипит зубами…» — продолжает раздумывать Иполитэ.

— Носильщик, как фамилия начальника станции?

— Крачунашвили [1] Игра слав: фамилия образована от грузинского «крачуни» — скрипеть, скрежетать. .

«Крачунашвили?» — Иполитэ оглядывается.

— Гражданин! Гражданин, подождите! — кричит он пассажиру. Но тот уже ушел, даже лица его не запомнил Иполитэ. Обманул он пассажира… Народ спешит, путается в суматохе, один состав уже тронулся, второй блеснул фарами и осветил станцию… Обманул пассажира Иполитэ. Кто знает, может, какое важное дело у него к начальнику, а он придет и скажет: «Вы Крачунашвили — начальник станции?..».