Константин Лагунов: Ветка полыни

У него был свой метод преподавания. Объясняя новый материал, он несколько раз прерывался и, вызвав ученика, просил его повторить только что рассказанное. Потому-то на уроках истории никто не читал художественную литературу и не выполнял домашних заданий.

Этот урок Прохор Иванович вел так же, как и предыдущие.

Рассказав о первой причине отмены крепостного права, он сделал небольшую паузу, оглядел класс и коротко бросил:

— Горячев, повтори.

Антон Горячев — вагранщик с завода газового оборудования. Задиристый парень, но прилежный ученик.

Услышав фамилию Горячева, многие облегченно вздохнули, довольные, что вызвали не их, и уверенные, что Антон лихо ответит на вопрос.

Но Горячев почему-то замешкался с ответом. Тогда, как по команде, все повернулись к последней парте, и по классу, нарастая, пополз приглушенный смех.

Подложив руку под голову, Антон спал. Он спал так крепко, что даже не слышал шиканья товарищей.

Парни засмеялись громче. Девушки зафыркали, прикрывая ладонями рты. Еще мгновение — и класс дрогнет от дружного гогота двух десятков молодых, озорных глоток.

Но как раз в это мгновение Прохор Иванович предостерегающе вскинул руку.

Все замерли, ожидая, что вот сейчас Дюраль скомандует своим стальным голосом: «Горячев, встать!», и перепуганный Антон вскочит, как ошалелый. А со всех сторон полетят ядовитые шуточки, и можно будет от души посмеяться над задиристым вагранщиком.

Но Дюраль не спешил подать команду Горячеву. Строго посмотрев на нетерпеливо ерзавших парней, Прохор Иванович тихо, но твердо сказал:

— Тише, товарищи.

Все недоуменно уставились на учителя. А тот, еще больше приглушив голос, спокойно проговорил:

— Будем говорить вполголоса. Отвечай, Лычков.

Лычков поднялся и стал отвечать.

В классе явственно слышалось сладкое посапывание спящего вагранщика.

Серые редкие сумерки вдруг загустели, и сразу стало темно. На черном небе засветились яркие, крупные звезды. Они висели над головой так низко, что, казалось, с любой крыши их можно достать руками. Со стороны невидимых в ночи гор примчался ветерок и разворошил верхушки задремавших деревьев. Их шорох походил на короткие, глубокие вздохи. Они отзвучали, и снова стало тихо. Только старый тополь что-то сонно бормотал над головой.

Тополь рос в центре небольшого, но густого сквера, раскинувшегося под окнами родильного дома. Под тополем стояла полукруглая деревянная скамья, засиженная до блеска.

Я сидел на этой скамье, лениво курил и ни о чем не думал. Над моей головой по-стариковски беззлобно и беспричинно ворчал и ворчал тополь. Я смотрел на звезды, слушал черную тишину ночи, и мне было очень хорошо.

Вдруг гулко, как выстрел, хлопнула парадная дверь роддома. Я вздрогнул, прислушался и сразу услышал шаги двух человек. Один шел тяжело и редко, шаркая подошвами по асфальту. Другой — торопливо. Судя по дробному стуку каблуков, это была женщина.

Они остановились в двух шагах от меня. Чиркнула спичка. Раз, другой, третий. Хрустнула коробка, и снова — чирк, чирк. И вот вспыхнул крохотный огонек, послышался глубокий вдох. И снова стало очень тихо. Я напряг зрение, но сквозь кусты ничего не увидел, кроме трепетного мерцания горящей папиросы.

— Ну, что ты, Петюша, задумался? Идем, — ласково позвала кого-то невидимая мне женщина.

— Слушай, — голос у него был хриплый, напряженный. — Я все знаю. А сюда ходил, передачки носил из жалости, чтобы тебе перед другими не стыдно было.

— Что ты говоришь… — слабо выкрикнула она, и мне представилось, что в это мгновение женщина покачнулась, как от удара.

— И сейчас за тобой пришел от жалости, — будто не слыша ее, ожесточенно говорил он. — Днем бы не пришел. Соврал заведующей, что весь день пробуду в рейсе. Она разрешила… Вот и пришел…

— Петенька, — простонала женщина.

— Не тронь меня, — с глухим бешенством прохрипел он. — Иди к нему.

— Петя. Милый. Постой. Опомнись. Одумайся. Да ты постой. Ну, послушай, — бессвязно и торопливо выкрикивала она рвущимся голосом. — Ведь твой ребеночек. Честное слово. Да ты взгляни на него. Копия. Как две капли воды. Твой он… Ну, постой, погоди… Виновата я. Ударь за это, побей, убей, а ребеночек твой.

— Уйди!

Она не уходила. Тогда ушел он.

Его шаркающие, тяжелые шаги заполнили своим шумом весь переулок.

— Петя!! — захлебываясь рыданиями, несколько раз крикнула она вслед ему. Он не остановился и, видимо, даже не оглянулся.