Константин Лагунов - Ветка полыни

Однажды я все же не выдержал и под покровом густых сумерек подошел к Фросе. Молча постоял и сел рядом.

— Ты что, Юра? — равнодушно спросила она.

— Так, — приглушенно ответил я. — Просто так. Посижу и уйду.

— Ну, посиди, — разрешила она и умолкла.

Несколько минут я сидел не шевелясь. Потом чуть придвинулся к ней и сразу натолкнулся рукой на ее большую горячую руку, бессильно лежавшую на скамье. От этого прикосновения мне стало жарко. Я осторожно погладил шершавую кожу Фросиной руки. Девушка не шелохнулась. Тогда я прикрыл ладошкой ее большую руку и замер, боясь вздохнуть.

Вдруг Фрося взяла меня за плечи, притянула к себе, опалила дыханием.

— Ты, что, заигрываешь со мной? Думаешь, я теперь одинокая, думаешь, я парня себе не найду?

— Нет, — ответил я осипшим голосом. — Я не думаю. Я просто… — Тут голос у меня упал и я договорил шепотом: — Просто люблю вас.

Фрося не оттолкнула меня, не засмеялась. Еще крепче прижала к себе.

— Глупый. Разве ты понимаешь, что это такое. Откуда тебе знать, любишь! Ишь ты… — и поцеловала меня.

Это был первый поцелуй в моей жизни. Его можно сравнить разве что с землетрясением или с ураганом. Мгновение — и все разрушено, перевернуто вверх дном. Кружилась голова. Пересохло во рту. Не хватало воздуха. Как сквозь сон, долетели ее слова:

— Это тебе за смелость. А теперь иди. Ступай. И больше не приходи сюда.

Я ушел, пошатываясь. Качалась земля под ногами. Качалось небо над головой. Двоились и расплывались в глазах огни фонарей. Хотелось грудью упасть на что-нибудь твердое и острое. Разбиться вдребезги. Умереть. И я понял, что в боли и муках, и даже в смерти может быть наслаждение.

Так его звали девушки, хотя у него было совсем другое имя — Фрол. Говорят, Васильком его прозвали за голубые глаза.

Он был по-девичьи тонок, гибок в талии и до смешного стыдлив.

Его считали хорошим трактористом. Правда, норму он не всегда перевыполнял, зато уж качество было отменное. Учетчик никогда не замерял глубину вспаханного им поля.

В ту весну напарником Василька оказался Егор Вавилов. Это был тертый калач. Он сразу «раскусил» Василька и не замедлил воспользоваться слабыми сторонами его характера. Переложил на плечи парня техуход, опаздывал на пересмены, оставлял ему все «полюшки» — так называли трактористы маленькие, неудобные для обработки поля.

Все это Василек сносил безропотно. Только нахохлится иной раз, а сказать ничего не скажет.

— У меня, брат, не напарник, а клад, — подпив, хвалился Егор. — На нем хоть воду вози. Только краснеет. Натуральная мимоза в штанах.

…Утро предвещало погожий день. Небо было светлым и ласковым. Василек быстро шел по малонаезженной полевой дороге. Слева чернело вспаханное поле, справа тянулась редкая березовая роща. Деревья в ней все как на подбор: тонкоствольные, стройные. Их белизна казалась особенно яркой на фоне темной земли.

Вдруг парень остановился. Настороженно прислушался, и на его лице появилось выражение беспокойства. Брови нахмурились, глаза наполнились тревогой. Он поглядел на часы: «Сорок минут до конца смены, а трактора не слышно. Неужели Егор запорол машину?».

Василек сорвался с места и побежал через рощу. Ветви больно хлестали по лицу, под сапогами хрустели сучья, хлюпала вода.

Вот и поле. На дальнем краю неподвижно стоял трактор. Возле него Егора не было. В душе Василька шевельнулась глухая неприязнь к напарнику.

Ноги увязали в мягкой пахоте. Он медленно брел по полю. Вот остановился. Топнул. Постоял в раздумье, отошел в сторону и снова сердито топнул. Достал из кармана складной металлический метр. Сунул конец в землю. Стальная линейка ушла в черную мякоть всего на десять сантиметров. Василек прошел несколько шагов и с размаху воткнул сверкающий метр в пашню. Снова десять сантиметров.

— Шкура, — сквозь зубы вытолкнул парень…

Егор спал у трактора на куче соломы.

— Вставай! — сердито крикнул Василек.

Егор приподнял голову, помигал припухшими со сна глазами.

— Приветик! — нехотя поднялся, потянулся. — Здорово дреманул. А ты чего волком смотришь? Полторы нормы выполнил. Уловил? Передовик и семь двадцать в кармане.

— Ты как пахал? — выкрикнул Василек. — Десять сантиметров вместо двадцати пяти.

— Тебе-то какая печаль? — Лицо Егора сразу стало злым и серым. Глаза забегали по сторонам. — Не твое дело. Учетчик принял. Все подписано. Уловил? Садись за руль и вкалывай. А в чужой огород не суйся. — Зло сплюнул под ноги. Рывком запахнул фуфайку и двинулся прочь. Но Василек заступил ему дорогу.