Йицхак Ави-Давид - Рассказы израильских писателей

Даям идет вперед, потом возвращается. Он движется, как лунатик, по воле ветра. Но вот ударил ливень. Тогда он подошел к братской могиле и увидел, что дождь поливает и ее. На могиле уже выросла трава. Тяжело задышав, он опустился на колени, положил руку на землю и почувствовал, что она дрожит, как лист.

Земля источала острый запах.

Дождь бил Даяма по затылку, бил непрерывно. Даям припал к холмику, синевшему наподобие живого существа, которое мерзнет на холоде, и прижался к нему обеими руками, как к чему-то живому.

Внезапно резким движением он сорвал с себя плащ и прикрыл им могилу.

Всю ночь на могилу будет лить проливной дождь.

Он взял камень и положил его на плащ. Теперь его не унесет ветер. В эту минуту он почувствовал, что не один Йоси здесь покоится. Их было сорок восемь… Он ужаснулся, задрожав всем телом. Потом его обдало жаром. Глаза наполнились слезами.

А дождь все лил и лил.

Он встал и зашагал по направлению к шоссе. Дождь утихал, но тонкие струйки еще поливали все вокруг. Памятники среди деревьев напоминали хижины бедняков в холодный зимний день. В ветвях молодого кипариса спряталась дрожащая птичка. По спине Даяма покатились дождевые капли. Он почувствовал, что промок до нитки. Холодно. Стал под дерево, застегнулся на все пуговицы и оперся о влажный ствол. Посвежевшие ветви были полны жизни. С листьев стекали крупные капли.

На шоссе он остановил машину. Одну ногу поставил на ступеньку и, порывшись в кармане, сунул что-то водителю. В лицо ему ударил теплый пар, исходивший от людей в машине, острый запах пота и табачного дыма. Глаза его скользнули по лицам пассажиров. Он нашел свободное место и присел.

Спины людей, сидевших впереди, излучали тепло. Девушка о чем-то оживленно рассказывала своей спутнице, потом смеялась. Ее плечи при этом невольно вздрагивали. Как в тумане, он слышал ее смех, смотрел на ее спину и округлые плечи.

Мимо окон пробегали деревья и зеленые, коричневые, золотистые поля и огороды. В стороне от шоссе стояла разбитая машина. Даям не отрывал от нее глаз, пока она не скрылась из виду.

— Здесь погиб мой сын, — сказал он старику, сидевшему рядом.

— Вот как! — ответил старик, сдвинув на лоб шляпу. И добавил: — Каждый раз сердце болит, когда об этом слышишь.

— В тот вечер он должен был получить увольнительную, — прошептал Даям сухими губами. Он не знал, зачем это говорит.

— Вот как! — повторил старик. — Всегда гибнут самые лучшие… — Он закашлялся, прикрыв ладонью рот и что-то бормоча себе в седую бороду.

Въехав в пригород, машина замедлила бег. Даям смотрел на цветущие сады и на людей, идущих мимо домов. Вот идет женщина с тяжелой корзиной в руке, и он подумал, что, может быть, в той братской могиле лежит и ее сын. Много местных юношей погибло. Он смотрел вслед этой женщине, прижавшись лицом к стеклу. Сейчас тоска пересилила в нем боль. Он почувствовал, что невидимая глазом нить жизни, которую непрерывно прядет и ткет время, связала тот могильный холм с людьми, шагавшими по улице, с полями, мимо которых он проезжал, и с этой женщиной, несущей тяжелую корзину и свернувшей сейчас в палисадник по направлению к домику, в окнах которого зажглись огни.

Даям отвел глаза. Они смыкались от усталости.

Когда он вернулся в свой поселок, уже стемнело. Все ставни были закрыты. Он зашагал по тропинке и осторожно прикрыл за собой калитку, будто боялся кого-то потревожить. Во дворе напротив сердито залаяла собака.

Даям вошел в дом. Дебора сидела на кухне и дремала. Голова ее покоилась на плече, и, как все последние дни, казалось, что она бодрствует во сне. На погашенной керосинке стоял суп, над ним еще клубился пар.

Даям вошел в детскую. Здесь уже был Миха. Он крепко спал, прикрытый белым одеялом. В темноте его личико светилось. На нем лежала печать усталости. Отец нагнулся над сыном и прижал свою голову к холодной спинке кроватки. Внезапно в ставни ударил ветер, с шумом сомкнув обе створки. Ребенок испуганно повернул головку. Даям выпрямился, поправил соскользнувшее одеяло, хранившее тепло детского тельца, и на минутку прикрыл им свои озябшие руки.

Самир появился на свет на пустыре, лежащем между двумя цитрусовыми садами. Пустырь своей формой напоминал треугольник, две стороны которого окаймляли кипарисы со срезанными верхушками, а основанием служила асфальтовая дорога. Летом на пустыре разрастались колючки и терновник. К концу лета они превращались в густую чащу, похожую на исполинскую паутину, которая на каждое дуновение ветра отзывалась раздраженным шелестом. В дождливую пору здесь сваливали испорченные апельсины. Кучи сгнивших фруктов издавали едкий, кислый запах и бросали на черный асфальт дороги оранжевые блики.