Йицхак Ави-Давид - Рассказы израильских писателей

— Руки вверх! — закричал рябой, и в его маленьких глазках засверкал жестокий огонек.

Авраам рук не поднял, он только спросил:

— Зачем?

— Руки вверх! — закричал рябой вторично и положил палец на спусковой крючок.

— Но зачем? — беспечно сказал пастух. — Ей-богу, это нелепо…

Парни удивленно переглянулись. На устах у младшего появилось подобие детской улыбки. Авраам почувствовал, что опасная игра достигла предела. Если его сейчас не пристрелят, то спасение возможно. Его возьмут в плен.

Он и сам удивлялся своему поведению, но только знал, что чувства его не обманывают. Ведь страх как бы примиряет со смертью, признает ее возможность, и жертва сама становится невольной участницей собственной гибели. Страх — это верная смерть, только чуть задержавшаяся. А хладнокровие и самообладание, исключающие даже самую возможность покушения на твою жизнь, давят убийц тяжелой ответственностью. Они должны вызвать смерть, которой нет, создать ее из ничего.

— Руки вверх — и молчать! — закричал рябой и вскинул автомат.

— Вы хотите, чтобы я, старый человек, участвовал в этой забаве?.. Зачем вам это?

Он развел руками и приподнял плечи, выражая этим жестом крайнее удивление.

— Так надо, и все, — сказал младший и опустил автомат с видом человека, вынужденного идти на уступки, ибо, оказывается, никто, кроме него, не соблюдает правил игры.

Авраам улыбнулся.

— Так надо? Но, братья, надо же понять почему? Вот вы, два молодых парня с автоматами, угрожаете безоружному старику…

— Есть оружие? — перебил его рябой.

— Я же сказал, что нету, к чему же еще спрашивать? — огрызнулся Авраам, проявив еще раз свое превосходство. Он обрел право выражать возмущение, и они должны посягнуть на жизнь человека, обладающего чувством собственного достоинства.

— Обыщи его, — недоверчиво приказал старший.

Авраам помог молодому вывернуть свои карманы. Во время обыска он глядел ему прямо в глаза, и тот опустил веки, показывая, что выполняет неприятную обязанность. Заметив, что парень голодными глазами смотрит на разложенную на газете еду, Авраам сказал:

— Угощайтесь!.. Я уже заморил червячка и совсем не голодный.

— Скоро ты уж никогда не будешь голодным! — крикнул старший.

— С божьей помощью мы все не будем знать голода. Засухи, кажется, не будет, — спокойно ответил Авраам, поняв, что до сих пор он разговаривал не с тем, с кем надо. Большая опасность исходила от рябого. И он завел разговор с младшим, который рылся в его сумке:

— Дожди, правда, запоздали, но зато шли часто. Урожай будет хороший. И яровые, с божьей помощью, пошли дружно. А ты как думаешь? Или вам говорят, что то, что хорошо для нас, плохо для вас. Да? Но это неправда. Вон видишь, тучка? Она прольется дождем и на Аль-Джиб и на Беэротаим [56] Аль-Джиб — арабская деревня. Беэротаим — еврейская деревня. . И у нас, и у вас — одна молитва в сердце… Эй, куда… — закричал он на овец, заметив, что стадо двигается вверх по склону. — Пока мы тут стоим и разговариваем, все овцы разбредутся.

— Са-лех! — закричал рябой.

— А-а-а! — послышалось в ответ с вершины холма.

— Тут стадо! Надо угнать!

— Куда? И что это значит — «надо угнать»? — сердито спросил Авраам.

— Неделю назад в Бир-Хамаме евреи угнали у нас стадо.

— У вас ружья, у вас и закон, — ответил Авраам, давая понять, что его вынуждают согласиться с явной несправедливостью.

Рябой издевательски засмеялся.

— Говоришь, ружья? Ты что, слепой? — Он погладил свой автомат типа «Карл-Густав», и по блеску его глаз было видно, что он им очень гордится. — А еще говорят, что у вас каждый еврей — солдат. Клянусь, этот пастух никогда не видел автомата, — обратился он к товарищу.

Рябой пытался казаться таким же хладнокровным, как Авраам. Это хладнокровие он хотел обрести, хвастаясь своим оружием.

— Славная штучка, — добавил он горделиво.

— И безотказная, — добавил младший, надевая себе на плечо пастушескую сумку Авраама.

— Та-та-та-та — и ты готов. Навсегда! — усмехнулся рябой, обнажив здоровые, сверкающие белизной зубы.

— Но для этого вовсе не нужно такой славной штучки, — ответил в тон ему Авраам.

Парни рассмеялись.

— Точно! Что такое человек? Его можно убить даже камнем! — грустно добавил младший, и в его голосе прозвучала жалость.

— И камнем, и болезнью, и даже простой водичкой, когда ее больше, чем нужно… — сказал Авраам, умаляя значение того, что они собирались с ним сделать. — И все-таки он властвует над всеми, и эти славные штучки сделал своими руками, — добавил он, как бы возвращая человеку его достоинство. При этом он мерно, в такт словам, покачивал головой, выделяя главное напевной интонацией, как это принято у пожилых арабов.