Джоан Дидион: Год магического мышления

В новостях сообщают о смерти Джона. Я прошу дежурную медсестру выключить телевизор в ее палате.

Медсестра говорит, что новости помогают коматозным больным поддерживать связь с миром.

Я объясняю, что у нее умер отец. Нельзя допустить, чтобы Кинтана узнала об этом из CNN.

Телевизор выключают.

Но когда я прихожу вечером, он снова работает. Повторяю просьбу.

На другой день нахожу на двери палаты прилепленную скотчем записку: «УМЕР ОТЕЦ. ВЫКЛЮЧИТЬ ТЕЛЕВИЗОР».

Я продолжаю ждать.

Продолжаю подыгрывать.

Ни с кем своей тайной не делюсь.

Хотя бы потому, что никто не желает о ней слышать.

Все убеждены, что я «справлюсь».

Для себя я невидима, бестелесна. Словно пересекла одну из тех рек, что отделяют живых от мертвых.

Он был уверен, что умирает. Предупреждал об этом неоднократно. Я отмахивалась. Говорила: депрессия. Все вы, ирландцы, безумно мнительные.

Но о чем он думал в такси, когда сказал, что не сделал в жизни ничего стоящего?

Почему вдруг решил подвести итоги?

Почему так категорично?

А я что на это ответила? Что-нибудь из серии: хватит молоть чепуху, где будем ужинать?

Не с этим ли вопросом живые вечно обращаются к умирающим?

Где будем ужинать?

Прошло время (неделя? месяц?), и я смирилась с необходимостью раздать его одежду.

Сложила в сумки майки, кальсоны, носки, трусы. Сумок получилось много.

К костюмам, рубашкам и пиджакам подступиться не смогла, но думала, что справлюсь с обувью.

Подошла к гардеробной и встала у входа.

Не могу раздать обувь.

Постояла — и вдруг поняла почему: ему не в чем будет ходить, когда он вернется.

Даже осознав эту мысль, я не смогла от нее избавиться.

Про понятие «магическое мышление» я вычитала в книгах по антропологии.

Оно было присуще примитивным культурам. Это мышление, в основе которого лежит слово «если».

Если мы принесем в жертву девственницу, прольется дождь. Если я сохраню его ботинки…

Теперь мне понятно, что, настаивая на вскрытии, я уже была во власти магического мышления.

Мне казалось, что если установить причину остановки сердца, то ее можно будет устранить.

О смерти отца я сказала Кинтане в тот день, когда она вышла из комы.

Так получилось. Я и в палату-то входить не хотела. Но стоило ей очнуться, как сердобольная медсестра не преминула сообщить, что «мамочка дожидается в коридоре».

Последовал логичный вопрос:

«Почему в коридоре?»

И второй логичный вопрос — уже мне: «А папа где?» Я сказала.

Подчеркнув, что сердце у него давно барахлило.

Она заплакала. Попробовала говорить. Сказала, что провела последний месяц в Тайбэе, поскольку самолет, на котором она летела в Токио, совершил там вынужденную посадку.

«Как папа?» — прошептала она, когда я подошла к ней вечером.

Я ей снова сказала.

«Но сейчас ему лучше?» Она осознала факт смерти, но не поняла его необратимости. Из-за меня. Я тоже не понимала.

Давайте все-таки по порядку.

А то еще подумаете, что у меня каша в голове.

Хотя каши нет — я даже кроссворды решаю. По утрам, когда особенно трудно бороться с жалостью к себе.

Неужели я ее так и не изживу?!

Так и не пойму, что это произошло с ним?

Так и буду считать, что это произошло со мной?

Первое, на что падает взгляд в кроссворде: «Плоть от плоти, но без матери».

Отгадываю мгновенно, повышаю самооценку: «сирота».

Нет.

Должно быть четыре буквы.

Больше даже не пытаюсь, заглядываю в ответ. «Клон». Плоть от плоти, но без матери — клон? Это с миром что-то не так или со мной?

По порядку. По дням.

В четверг, 23 марта, мы хороним прах Джона. В субботу, 25-го, Кинтана с мужем улетают в Малибу. Я была «за». Даже настаивала.

Когда она сказала, что не знает, достаточно ли окрепла, разразилась целым монологом о целебности тихоокеанского воздуха.

Так хотелось, чтобы ее лицо и волосы вновь пропитались солнцем Малибу.

Чтобы она снова стала ребенком.

Накануне мы говорили по телефону. Она нервничала. Как всегда, когда куда-нибудь уезжала.

Спросила: «Думаешь, Калифорния мне на пользу?»

Я сказала, что да. Несомненно. Уже видела ее бредущей по пляжу.

Склоны гор, усеянные дикой горчицей.

Они вышли из самолета.

Получили свой единственный чемодан.

Вышли из здания аэропорта: муж — чуть впереди, Кинтана — следом. Он что-то почувствовал, обернулся, но не успел ее подхватить. Она рухнула на тротуар навзничь.

«Смещение срединных структур». «Обширное артериальное кровотечение». «Нулевая свертываемость». Это лишь немногое из того, что я услышала от нейрохирургов, когда попала в Лос-Анджелес. Она была в коме. Половина головы прошита стальными скобами. Из-под скоб все еще сочилась кровь.