Джоан Дидион: Год магического мышления

«Все необходимое» меня не устраивает. Слишком приблизительно.

Мне дают названия. Я записываю. Нахожу в справочниках. Антибиотики. «Ванкомицин». Для краткости — «Банк». Теперь я его тоже так называю. «Азитромицин». «Гентамицин». «Клиндамицин».

И еще «Зигрис».

«Двадцать тысяч стоит», — сказала сегодня сестра, менявшая капельницу.

Вам хочется знать, как это получилось.

Джону тоже хотелось.

Ведь абсолютно здоровая женщина.

Только замуж успели выдать.

Незадолго до Рождества позвонила, что нездоровится. Врач сказал — грипп. Постель, больше жидкости. Снимок делать не стали. Через три дня резкое ухудшение. Пульс больше 150, лейкоциты почти на нуле. Отвезли на «скорой» в реанимацию с подозрением на атипичную пневмонию. К утру уже оба легких поражены, требуется интубация, падает давление, септический шок…

Звонит телефон. Линн Несбит. Непонятно откуда, но она уже знает и выехала.

Все происходит слишком быстро.

Надо посоветоваться с Джоном. Я ничего не делаю, не посоветовавшись с Джоном. Не потому, что считаю его умнее. Он тоже не считает меня умнее. Просто мы друг друту полностью доверяем. Он блюдет мои интересы, я — его. В любой ситуации. Многие убеждены, что мы с ним соперничаем, поскольку оба писатели. Никогда не понимала этой логики. Видимо, у большинства людей превратное представление о браке.

Когда приезжает Линн, мы не сидим в той части гостиной, где на полу по-прежнему кровь, и шприцы, и электроды от ЭКГ.

У нее в руках телефон. Я догадываюсь, что она говорит с Кристофером Лиманом-Оптом.

Кристофер Лиман-Опт пишет некрологи в The New York Times.

Раз некролог — значит, он по-настоящему умер.

Нельзя допустить, чтобы в Los Angeles Times узнали об этом из The New York Times. Я звоню знакомому в Los Angeles Times. Слушая длинные гудки, понимаю, что поторопилась. В Лос-Анджелесе на три часа меньше. Может, там Джон еще не успел умереть? В котором часу констатировали смерть? В Лос-Анджелесе уже наступило столько? И если нет, может, по тому времени смерть еще удастся предотвратить…

Линн предлагает остаться у меня ночевать.

Я отказываюсь, говорю, что нет необходимости.

Я в порядке.

До утра. Когда просыпаюсь, его по-прежнему нет.

Хочу пояснить. Конечно, я понимала, что он умер. Сама же и сообщила об этом в The New York Times и Los Angeles Tunes. Но все равно до конца не верила в необратимость случившегося. Не могла отделаться от ощущения, что все еще можно исправить.

Для того и хотела остаться одна.

Я хотела остаться одна, чтобы он поскорее вернулся.

Так начался мой год магического мышления. Когда я просыпаюсь, а его по-прежнему нет, двигаться не хочется. Лежу неподвижно. Анализирую ситуацию. Может, люди возвращаются не сразу. Может, надо подождать.

Может, надо подыгрывать, заниматься тем, что принято называть «приготовлениями». Тони, племянник Джона, приезжает из Коннектикута. Раньше он заведовал строительством декораций на съемках в Нью-Йорке и умеет договариваться с мафиози и городскими тузами. Он знает, как лучше устроить прощальную церемонию.

Тони необязательно говорить, что я ему только подыгрываю.

Мы идем в похоронный дом Франка Кэмпбелла, я подписываю бумаги, мы приносим одежду, опознаем тело.

Снаружи я выгляжу абсолютно вменяемой. Никому не даю повода заподозрить, будто не понимаю необратимости происшедшего. Даю разрешение на вскрытие. Выбираю кремацию.

И тем не менее.

Разве он похож на труп?

Лицо бледное, и краешек зуба откололся во время падения, но одет в свои потертые джинсы, и клетчатую рубашку, и темно-синий блейзер — как и при жизни.

Но раз он даже не выглядит мертвым, значит, тоже подыгрывает.

Видимо, я должна еще что-то предпринять.

Видимо, существуют дополнительные условия.

Больше приготовлений.

Вдруг вспоминаю про организацию похорон. Похороны — это непросто. Я не могу устраивать похороны без Кью. Кинтана — ее полное имя, Кью — домашнее. На ее шестнадцатилетие Джон подарил ей красную машину с номерами «Рули, Кью».

«Не бойся, — говорю я, склоняясь над ее больничной постелью. — Не бойся. Я здесь».

Повторяю это каждый день.

Всю жизнь. С той минуты, как она появилась на свет в родильном отделении больницы святого Иоанна в Санта-Монике.

Мы привезли ее домой и уложили в плетеную колыбель на террасе с видом на скалу.

В скале был грот, уходивший под воду во время прилива.

В самом начале прилива, выбрав правильную волну, в него можно было заплыть.

Раньше мы иногда заплывали. Но после появления Кинтаны — ни разу.