Джоан Дидион: Год магического мышления

Горькая отрадная мудрость. Я подумала: зачем бы «Роз Эльмер» так впечаталась в мою память, если не для того, чтобы помочь выжить.

Я сказала вам, что все поняла, как только увидела социального работника. Понять-то поняла, но не до конца.

Точнее… «Точнее» — это важно… Я поняла, но отказывалась понять.

Есть такая порода людей — я из их числа, может, и вы тоже… Им обязательно нужно все воспринимать адекватно. Иные из нас на этом буквально зациклены.

Попав в приемный покой, вам будет казаться, что вы все воспринимаете адекватно. Но это иллюзия.

Вы будете стоять у входа в реанимацию и на каком-то уровне даже отдавать себе полный отчет в том, что произошло, и все равно смотреть на это как на черновик, в который еще можно вносить поправки.

Прошу обратить внимание на расплывчатость формулировок. «На каком-то уровне», «отдавать себе отчет»… Точные слова вдруг исчезнут из вашего лексикона. Останутся одни приблизительные. Из черновика. Слова, которые еще можно исправить.

Обратимая ошибка.

Думаете, если я не юрист, то не знаю такого понятия? Заблуждение.

Суд вынес решение. Найдите в нем ошибку, и решение суда потеряет силу.

Искать ошибки легко.

Мне уж во всяком случае.

Вот первая: это неправильная больница.

То есть сама по себе больница отличная, но не «наша». «Наша» — в другой части города. И вот я говорю себе: как только состояние стабилизируется, его надо перевести.

Ему нужна постель с телеметрическими приборами. При переводе я должна за этим проследить.

Прошу заметить: только я могу за этим проследить. Не потому, что не доверяю больничному персоналу. Мне важно все контролировать.

Идем дальше. Разрабатываем план. Вслед за Джоном в «нашу» больницу можно будет перевести и Кинтану. Вместе они быстрее поправятся.

Я, кажется, не сказала.

Сегодня мы с Джоном уже были в больнице. Правда, в другой. У нашей дочери, которая вот уже пятый день лежит в реанимации в состоянии искусственно индуцированной комы.

Еще одна неправильная больница.

Если меня спросить.

Но попробуйте убедить взрослую дочь, что отделение неотложной помощи, в котором нет очереди, не обязательно самое лучшее.

Попробуйте с ней поспорить после того, как ее накачают обезболивающими и введут эндотрахеальную трубку.

«Почему все всегда должно быть по-твоему? — говорил Джон, когда мы ругались. А ругались мы часто. — Тоже мне истина в последней инстанции! Уступи хоть раз в жизни».

Сегодня вечером, когда мы вошли в палату, волосы у нее были влажные, слежавшиеся. Никто к ним больше недели не прикасался. Я попробовала в первый день, но так и не смогла расчесать. Раньше всегда расчесывала. Даже в Малибу, когда волосы были длинные, выгоревшие на солнце, позеленевшие от хлорки бассейна, из которого она не вылезала по целым дням. Она приходила с пляжа, и Джон укутывал ее в полотенце на открытой веранде у входа в свой кабинет, а я расчесывала ей волосы.

«Ты мне дороже собственного завтра», — сказал он ей перед уходом, склонившись над постелью.

Он говорил это каждый раз. Все пять дней.

Вдруг услышит.

Сегодня тоже. А потом мы вернулись домой, обсудили, где ужинать, и я разожгла камин…

Вновь возникает социальный работник. Провожает в пустую комнату рядом с приемным покоем. Просит подождать.

Возвращается в сопровождении какого-то подростка в белом халате. Представляет: «Лечащий врач вашего мужа».

Повисает молчание.

Я слышу собственный голос. Слышу, как говорю. — «Он умер, да?»

Врач смотрит на социального работника. «Ничего, — говорит социальный работник. — Она справится».

Они ведут меня к телу. Спрашивают, нужен ли священник. Говорю: нужен. Приходит священник.

Произносит слова. Я благодарю. Мне отдают серебряный зажим, в котором Джон держал водительские права и кредитные карточки. Отдают деньги из его карманов. Отдают часы. Отдают мобильный телефон. Отдают пластиковый мешок с его одеждой. Я благодарю. Социальный работник спрашивает, чем еще он может помочь. Прошу поймать мне такси. Он ловит. Я благодарю. Он спрашивает, есть ли у меня с собой деньги. Отвечаю, что есть. «Она справится».

Первое, что вижу, войдя в квартиру, — куртка Джона. Снял и бросил на стул. Подбираю.

Темная жидкость по-прежнему на полу гостиной. Теперь вижу, что это кровь.

Электроды от ЭКГ по-прежнему на полу.

Пустые шприцы на полу.

Есть несколько человек, которым необходимо сообщить. Кинтане. Но это невозможно. Кинтана в реанимации, без сознания, с капельницей, по которой бегут лекарства. Это о них мне сказали: «Она получает все необходимое».