Джоан Дидион
Ползут, чтоб вновь родиться в Вифлееме
Всё шире – круг за кругом – ходит сокол,
Не слыша, как его сокольник кличет;
Всё рушится, основа расшаталась,
Мир захлестнули волны беззаконья;
Кровавый ширится прилив и топит
Стыдливости священные обряды;
У добрых сила правоты иссякла,
А злые будто бы остервенились.
Должно быть, вновь готово откровенье
И близится Пришествие Второе.
Пришествие Второе! С этим словом
Из Мировой Души, Spiritus Mundi,
Всплывает образ: средь песков пустыни
Зверь с телом львиным, с ликом человечьим
И взором жестким и пустым, как солнце,
Влачится медленно, скребя когтями,
Под возмущенный крик песчаных соек.
Вновь тьма нисходит; но теперь я знаю,
Каким кошмарным скрипом колыбели
Разбужен мертвый сон тысячелетий,
И что за чудище, дождавшись часа,
Ползет, чтоб вновь родиться в Вифлееме.
У.Б. Йейтс
Я училась мужеству у Будды, Иисуса, Линкольна, Эйнштейна и Кэри Гранта.
Мисс Пегги Ли
Joan Didion
Slouching towards Bethlehem: Essays
Copyright © 1961, 1964, 1965, 1966, 1967, 1968 by Joan Didion
© Елена Смотрова, перевод на русский язык, 2022
© Издание на русском языке. No Kidding Press, 2022
Эта книга называется «Ползут, чтоб вновь родиться в Вифлееме», потому что уже несколько лет стихотворение Йейтса, которое напечатано на первой странице, звенит у меня в ушах так, словно его вживили туда хирургическим путем. Кружение полета, сокол, который не слышит сокольника, взор жесткий и пустой, как солнце, – эти образы служили для меня ориентиром, и только на их фоне в том, что я слышала, видела и обдумывала, кажется, появлялась хоть какая-то логика. То же название носит эссе, написанное по итогам моих поездок в район Хейт-Эшбери в Сан-Франциско. Из всего сборника именно это эссе мне было важнее всего написать, и оно единственное после публикации привело меня в уныние. Тогда я впервые в жизни имела дело напрямую с признаками тотального разобщения, доказательством того, что мир распадается на части: я отправилась в Сан-Франциско, потому что несколько месяцев не могла работать, меня парализовало убеждение, что письмо – дело несвоевременное, что привычный мне мир больше не существует. Чтобы когда-нибудь вновь взяться за работу, мне нужно было примириться с беспорядком. Вот почему это эссе было для меня таким важным. Но когда оно увидело свет, я поняла, что как бы прямо я ни выражалась, до львиной доли читателей, даже тех, кому понравился мой текст, достучаться у меня не получилось, не получилось объяснить, что речь идет о чем-то более масштабном, чем кучка детей, обвешанных фенечками. Радиоведущие звонили мне домой, желая обсудить (в прямом эфире) «мерзости» Хейт-Эшбери, а знакомые наперебой поздравляли с тем, что у меня получилось закончить работу «как раз вовремя», потому что «мода прошла, fini, kaput ». Полагаю, всех пишущих временами посещает подозрение, будто никто их не слушает, но мне показалось тогда (вероятно, потому что это эссе так много для меня значило), что впервые в своей жизни я не получила ни единого отклика по существу.
Почти все собранные здесь очерки были написаны для журналов в 1965, 1966 и 1967 годах, и – предвосхищая вопрос – большая их часть появилась «по моей инициативе». По редакционному заданию я ездила в Кармел-Вэлли, чтобы написать об институте Джоан Баэз, а также на Гавайи; кажется, про Джона Уэйна я тоже писала по заданию, эссе о «морали» мне заказал «Американ сколар», а о «самоуважении» – «Вог». Тринадцать из двадцати очерков были опубликованы в «Сатердей ивнинг пост». Мне нередко пишут откуда-нибудь вроде Торонто с просьбой (и даже требованием) объяснить, как же мне совесть позволяет публиковаться в «Сатердей ивнинг пост». Ответ лежит на поверхности. Там с большим пониманием относятся к желанию автора писать на определенные темы, готовы платить столько, чтобы он мог это делать хорошо, и тщательно следят за тем, чтобы в законченный материал не вносились правки. Временами приходится отказываться от нюансов интонации, но я не считаю, что это хоть сколько-то меня компрометирует. Конечно, не каждое эссе в этом сборнике говорит в строгом смысле о всеобщем распаде, о крушении мира, и утверждать обратное было бы хвастливо и самонадеянно. Многие из них – скромные личные зарисовки. Но поскольку я не бесстрастный хроникер и не пишу о том, что мне не интересно, то мое письмо, порой непреднамеренно, отражает мои мысли и чувства.
Читать дальше