Кстати, зовут меня Жанна. Фиговое имя. Папе нравилась в юности группа «Ария», у них есть песня «Жанна из тех королев, что любят роскошь и ночь…», а мама, как обычно, уступила. Имя мне не нравилось с детства, наверное, с тех пор, как я научилась говорить и долго не могла его правильно произнести. Жанна Немилова… ужаснее только Ларисаванна. Я уснула с «Дон Кихотом» в руке…
Я упала на обе руки, пол белый как мел. Поднялась легко, оказалось, стены тоже настолько белые, что чувство объема утрачивается. Попробовала отряхнуть ладони, но мел въелся в них намертво, и если смотреть на них, то на фоне пола изображение рук исчезает, хотя я их чувствую обычным образом. Голые колени тоже оказались белыми и пропадали, сливаясь со стенами. Голубое, цвета неба, платье на мне было короче, чем я ношу, и, когда я его тянула вниз, оно растягивалось в нужную длину, а потом опять становилось выше колен. Я коснулась стены, чтобы проверить ее материальность, в этом месте открылась дверь, как будто была удачно здесь замаскирована. Я попала в такой же белый коридор, на полу стали появляться какие-то предметы, забелённые доски, гвозди, вполне реально разбросанные вокруг. По коридору, длинному и узкому, как чулок, я вышла в большую квадратную комнату. В центре на корточках сидел Макс в белой майке и собирал в ладошку гвозди. Я села рядом и стала молча помогать, выискивая их в белой стружке, слоем лежащей на полу. Макс поднес белый палец к губам, хотя я и так не собиралась говорить. Откуда-то на платье появились карманы, и мы стали гвозди складывать в них. Потом Макс встал, взял меня за руку, и мы, разбежавшись, ударились, как птицы, о стену. Я лишь на короткий миг ощутила ее плотность, потом мы очутились внутри, и она была там, как облако, Макса я не видела сквозь белую мглу, но хорошо чувствовала его теплую руку и тяжесть гвоздей в кармане. Сделав несколько шагов, мы вышли из стены наружу. Зеленое-зеленое, однородного цвета поле простиралось бесконечно без горизонта, просто казалось, дальше не хватает нашего зрения.
– Ты молодец, помогла мне, – сказал Макс и улыбнулся, глядя мне прямо в глаза. Зрачки у него тоже были зеленые, и в них я увидела свое лицо, как видят себя в елочном шаре. Если повернутся немного боком, то видно один глаз, большой, правильной формы, какой-то мультяшный.
– Ты красивая.
– Я знаю, – я чувствовала себя бешено красивой.
Он рассмотрел внимательно мое лицо, покрутил меня, как в танце, держа за палец.
– Можно я буду называть тебя Жаннет?
– Ты – можешь, – согласилась я снисходительно.
– У нас мало времени, мы должны спешить, – сказал Макс и, взяв меня сзади за талию, взлетел плавно, я ощутила, как ноги оторвались от земли, а карманы повисли, оттопырив юбку. Мы парили, и мне хорошо было видно все, что происходило внизу. А под нами прямо картина Шагала, моя любимая. Вот коза пасется во дворе заброшенного дома, тропинка ведет к церкви на пригорке, баба писает за высоким частоколом. Одной рукой Макс все еще обхватывал мою талию, хотя я чувствовала, что могу лететь и сама. Мы пошли на посадку, в животе заныло, как на качелях. Двор оказался квадратный, голый, в центре собачья будка. Большой лохматый пес лишь вскинул свои смешные уши, не поднимая морду с мягких лап, когда мы приземлились. Сам дом – неправильной формы: с одной стороны выше, чем с другой, ярко-синий, индиго. Окна заколочены. Он и так очень высокий, да еще и стоял на холме. Из дома вышел старик в потертом пиджаке и большой кепке.
Ты принес, что обещал? – он даже не посмотрел на меня, я заволновалась: а видима ли я?
Макс начал вытаскивать из моих карманов бесконечное количество одинаковых кривых гвоздей. Их неровность, судя по всему, никого не волновала. Во дворе образовалась огромная куча.
Мужчины с молотками стали забивать волшебные гвозди в доски забора, я им их подавала. При ударе по шляпке гвоздь, как червяк, заползал внутрь доски, и она сама вставала вертикально.
– Хорошие гвозди, – похвалил старик.
Так мы провозились до вечера, подняли весь длинный шагаловский частокол. Когда закончили дело, во дворе рядом с будкой возник парящий стол из четырех сколоченных досок. На нем стоял бронзовый самовар с чайничком наверху. Макс быстро соорудил скамейку. Мы налили в чашки чая, старик из самоварной крышки достал вареные яйца, стукнулись с Максом и мое треснуло. Было очень легко и радостно сидеть в такой приятной компании, смаковать без хлеба угощение, растирать языком оранжевый желток, посыпая его солью прямо в открытый рот, смеяться и дразнить друг друга. Старик смотрел теперь на меня, ласково щурясь, как будто только разглядел:
Читать дальше