Хельга Петерсон - С именем ветра

А потом Мистраль захотелось горячего чаю. И она, задумавшись, пролила его на руку. И вскрикнула. Именно вскрикнула. Из горла вышел приглушенный вопль. Мира не сразу поняла, что произошло. Она принялась трясти рукой в воздухе, схватилась за полотенце и начала вытирать лужу на полу, и тут до неё дошло. Её связки смогли издать звук, пусть даже ужасно немузыкальный. Это был момент счастья. Мира еще ни разу в жизни так не прыгала и не кружилась по комнате.

Но попытки повторить звук не увенчались успехом. Она открывала рот, старалась протянуть «а-а-а», но связки молчали. И вот тогда проснулись злость и обида. Мира швырнула кружку в камин, опрокинула стул, вылетела из дома и на всех парусах понеслась к пляжу. Она ругала море, ругала жизнь, выплескивала всю обиду, которая накопилась за прошедший месяц безрезультатного лечения. Наконец-то в ней проснулись какие-то эмоции, кроме безразличия, иногда сменяющегося страхом. Как будто кто-то щелкнул выключателем. И сейчас Мистраль была зла на весь мир.

А потом, когда Мира, уставшая и морально, и физически, села на песок, появился «тот человек». Он просто стоял рядом, и от этого уже было легче. Мира не хотела поощрять его дальнейшее присутствие, всё-таки до сегодняшнего дня он вел себя вполне корректно и не подходил так близко. Стоило только как-то дать понять, и он бы ушёл. Но любопытство взяло верх, и Мистраль посмотрела на него. Впервые с такого близкого расстояния.

У него оказался красивый профиль, четкие скулы, черные волосы и щетина. Такой глубокий черный цвет волос, без единого намека на каштановые проблески, бывает у людей восточных национальностей. Но кожа светлая. Возможно, в его родне и был кто-то с востока, но скорее всего кто-то не слишком близкий. Когда он заговорил, в голосе зазвучал обволакивающий бархат с чуть заметной хрипотцой. А глаза, посмотревшие на Миру, практически такие же черные, как и волосы.

Сидя на диване с новой чашкой чая (придётся покрыть хозяину ущерб), Мистраль очень жалела, что этот мужчина встретился ей именно сейчас. Находись они в другом месте, в другое время, при других обстоятельствах, она бы не захотела так скоро от него уйти.

Прошло еще несколько дней, в целом ничего особенного не произошло. Но у соседей на побережье появился свой маленький ритуал. По крайней мере, Мира это называла именно так. Иногда, когда она выходила на пляж и погружалась в себя, рядом с нею появлялся «тот человек». Он держал в руках две кружки с чем-то дымящимся, одну из них молча протягивал Мире, и они просто стояли, пили напиток и смотрели на волны. Напиток менялся от раза к разу. Это мог быть кофе, или очень вкусный, необычный чай.

Первая такая вылазка соседа заставила Мистраль удивленно уставиться на его протянутую руку с кружкой. Она медленно подняла взгляд от руки к лицу и увидела вопросительно изогнутую выразительную бровь.

– Не волнуйся так, пузырек с ядом я оставил в другом чемодане, – проговорил сосед бархатным голосом.

Мира моргнула, очнувшись от удивления, и взяла чашку. Больше между ними не было сказано ничего ни тогда, ни в последующие несколько дней. Но молчание казалось дружественным и нетягостным. Как правило, когда кружка пустела, мужчина протягивал руку, Мира отдавала её, и он молча уходил.

Она не знала, как ей относиться к этому ритуалу, но отказываться от него не хотела. Было приятно после добровольного заточения почувствовать присутствие другого человека рядом.

Шейну захотелось что-нибудь написать. Он устроился на диване, открыл ноутбук, перечитал последний абзац книги, и… мысль не пришла. Ничего не выйдет, эта книга обречена на провал. Шейн создал новый документ и надолго замер, глядя на мигающий курсор. И его понесло.

Он вдруг начал описывать Корнуолл, его дикую красоту и октябрьский холод, бухту и свой съемный коттедж. Шейн описал жителей Монк-Бэй. Вспомнил и продавщицу на кассе магазина (бейдж гласил «Шанна»), которая снова пыталась его обсчитать. Рассказ получался живой и с юмором. У Шейна не было никакого заготовленного сюжета, он не знал, будет ли продолжение, но написанное ему нравилось. Это очень радовало. Он давно не писал того, что ему самому понравилось бы. Этим вечером он не хотел оставаться один, ощутив необходимость кому-то рассказать о своем прорыве.

Поэтому, недолго думая, Шейн вышел из своего дома и направился к соседнему. Уже смеркалось, в доме горел свет. Это придало уверенности, что его не прогонят. Поднявшись на крыльцо, он постучал. Но ответа не было. Еще ведь не слишком поздно для визита? Хотя, учитывая странное поведение подростка, он может не открыть. Шейн поколебался, всё-таки занес руку, чтобы снова постучать, но тут дверь скрипнула и немного приоткрылась. На него снова смотрели уже знакомые аквамариновые глаза. Он не раз думал, что эти глаза слишком большие и красивые для мальчишеского лица.