Анна Яковлева - Королевская щука

…Эдик Крупенин, педагоги, дети, няни, повар, медсестра, сторож – были опрошены все.

Из отдельных бесхитростных свидетельств складывалась даже не трагедия, а просто – жуть.

Семилетнего Эдика Крупенина изнасиловали в туалете два старшеклассника – четырнадцатилетний Роман и тринадцатилетний Александр.

Малолетки с порочными лицами блеяли что-то о согласии Эдика, в пустых глазах не просматривалось ничего, кроме животных рефлексов.

После контактов с подростками Талли не могла отделаться от навязчивого желания часто и подолгу мыть руки.

От всей этой истории тошнило, будто она каждый день на завтрак съедала кусок несвежей колбасы.

Тошнота из желудка поднималась в голову и парализовала мозг.

О матери Эдика Талли не могла думать иначе, как непечатным текстом.

Сознание, что именно она обрекла сына на весь этот ад, доводило до исступления. Где носит эту дуру, эту шваль, эту биксу подзаборную? Какая замечательная у нее жизнь – в неведении. Стерилизовать таких надо. А еще лучше – за волосы и в костер.

Соратницам по борьбе было легче: дома их ждали дети – обожаемые существа, которые на фоне бесприютного сиротства выглядели баловнями судьбы.

Талли же сама была несчастлива и никого не сделала счастливым, и собственное одиночество вступило в химическую реакцию с одиночеством Эдика Крупенина и породило беспросветный мрак.

Днем Талли еще как-то справлялась с собой, но ночью…

Как только в номере гас свет, бесы принимались за дело, нашептывали о безысходности и невозможности изменить ход вещей.

Звонок Макса пришелся на третий день, когда Талли уже преследовали ощущения в духе хоррор: ей стало казаться, что мерзость двух человеческих детенышей вселилась в нее и пожирает изнутри.

– Я написал сценарий, – сообщил ликующий голос.

Слова до такой степени выпадали из контекста последних событий, что показались незнакомыми. «Что? – пронеслось в голове, – какой еще сценарий? О чем это он?».

Ликование на другом конце провода продолжилось:

– Это только первая серия. По плану будет двенадцать. Хочешь, я пришлю тебе, почитаешь?

Вот оно что! Сценарист-надомник приглашает разделить с ним радость творца!

Эгоистичное, жалкое существо. Такие не имеют понятия, каково это – оказаться парией в семь лет. Таким все безразлично, кроме собственных ничтожных переживаний, не стоящих выеденного яйца. Он будет носиться со своими никому не нужными идеями, со своей никому не нужной любовью, с собой. Мужчины. Сильный пол. Защитники. Тьфу!

Талли стиснула челюсть, чтобы не заорать, не затопать ногами, не запустить в стену графин, олицетворяющий гостиничный уют.

Ничего этого она не сделала.

– Я устала и хочу спать, – сквозь зубы процедила она и, кажется, даже извинилась.

…Настоящий ужас только начинался.

Марина с готовностью объявила Эдика Крупенина невменяемым, а районный прокурор принял сторону дирекции интерната.

Ощущение собственной бесполезности достигло пика, и неожиданно для себя Талли не смогла пройти мимо церквушки – скромного деревянного сооружения, чудом уцелевшего с конца восемнадцатого века.

Вечерняя служба окончилась, в церкви было тихо и пусто.

Единственная лампочка горела в притворе, придел тонул в тенях, от пустых подсвечников веяло унынием.

С неясным чувством Талли постояла, привыкая к полумраку, и прошла к центральному аналою.

Сбоку от алтаря под распятием темнели три фигуры, в одной угадывался священник.

– Теперь вы в ответе за это чадо. Как можно чаще приносите его к причастию. Если в душе нет Бога, там поселяется дьявол – третьего не дано, – услышала Талли, подойдя.

Двое его собеседников стали кланяться, батюшка благословил каждого, отпуская. Талли упорно не сводила глаз со спины, обтянутой сутаной.

Батюшка живо обернулся, их взгляды встретились.

– Вы ко мне?

Талли переступила с ноги на ногу. Если бы она сама знала!

Глубоко посаженные медовые глаза светились в полумраке, притягивали. Поддавшись этому притяжению, Талли проскулила:

– Можно с вами поговорить? – и тут же усомнилась: как об этом можно говорить под церковными сводами?

Ответом ей был одобряющий, внимательный взгляд.

Она не рассказывала – она брела по каменистому дну, наступала на скользкие и острые выступы, спотыкалась, сбивая ноги, останавливалась, нащупывала плоские камни и брела дальше.

Сглаженная и причесанная, история все равно шокировала бы кого угодно.