Сергей Стрельцов - Филипп в беде

– У меня есть к вам коммерческое предложение, которое я хотел бы с вами обсудить.

– Я сегодня свободен, и могу с вами встретиться.

– Я не хотел бы входить в детали по телефону.

– Я вас понимаю.

– Тогда в два часа в офисе «Auto-Love». Это моя компания.

– Да, я ее знаю. Покупал у вас Audi.

– Тогда договорились. Подойдете к секретарю главы компании. Вас будут ждать.

Дело в том, что Соболев месяц назад делал предложение Насте Вереславской, дочери вышеупомянутого профессора. Он часто встречал ее на всяческих светских вечеринках, до которых был большой охотник. Она ему сходу отказала, намекнув, что прежде, чем приставать к девушкам, надо немножко похудеть. Соболев, вообще, был не склонен делать кому бы то ни было предложения выйти за него замуж, но сраженный ее царственной осанкой и классическим профилем, он не устоял. Так после недели размышлений, и, посоветовавшись с юристом, специализирующемся на брачных контрактах, он, весь красный, стараясь быть как можно любезнее, и пропустив два коньяка, открыл перед ней свою холостяцкую душу. И, когда она, отвернувшись, издала короткий, но недвусмысленный девичий смешок, он был убит. И, чувствуя себя оскорбленным в лучших чувствах, он решил отомстить. Его безграничная любовь к себе была уязвлена в самое святое место – его неоспоримую мужскую харизму, ту добродетель, которую он всегда проповедовал, когда оказывался в мужской компании, и в обладание которой он верил, как ни во что другое.

К двум часам личный шофер доставил его в офис, где он, пройдя в свой кабинет, начал просматривать почту, состоявшую большей частью из приглашений на всяческие светские мероприятия. Деловую часть его корреспонденции читали его заместители, беспокоя его ей только в случае, если ему грозили либо большие прибыли, либо большие неприятности.

В начале третьего в сопровождении Риты, его секретарши, вошел молодой человек в твидовом костюме и очках с роговой оправой. Ираклий осмотрел кабинет и понял: здесь себе ни в чем не отказывают. Над хозяином кабинета висел его портрет в полный рост в стиле Art Deco. На окнах были шторы из парчи, одного взгляда на которые было достаточно, чтобы понять, что этот материал в несколько раз дороже норки. На полу лежал огромный персидский ковер, в котором ноги утопали как в облаке.

– Этот тот самый молодой человек, которого вы ждали, – сказала Рита и оставила их наедине.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – Соболев указал ему на ближнее кресло за длинным столом для совещаний.

– Анатолий Дмитриевич, чем я могу быть вам полезен? – Спросил Ираклий, с трудом приходя в себя от великолепия, которое его окружало.

– Вы знаете мое имя?

– Да, оно написано на двери вашего кабинета.

– Я чувствую у нас с вами все получиться.

– Надеюсь.

– Мое дело очень просто. Я хотел бы оказать вам протекцию, но за одну небольшую услугу.

– Что я должен сделать?

– Мне нужны данные о больных в вашей клинике.

– Это составляет врачебную тайну.

– В мои планы входит маленькая диверсия против профессора Вереславского. Я хотел бы использовать материалы о его больных, чтобы подорвать его отношения со своими спонсорами. Затем я бы выкупил клинику. Это будет недорого, когда ее репутация будет погублена. И сделать ее главой вас. Ведь это прибыльный бизнес. С новым руководителем у нее будет большое будущее, я полагаю.

Ираклий посмотрел в узкие, заплывшие жиром глаза своего собеседника и понял, что тот не шутит. Бычья самоуверенность Соболева обезоружила его, повидавшего на своем веку множество полоумных. В этих узких глазах он прочел звериную хватку человека, который не остановиться не перед чем ради исполнения своей блажи, какой бы сверхъестественной она не казалась окружающим. Эти глаза говорили: мое слово закон, и все мои прихоти вменяются вам в обязанность. Их наглый блеск завораживал и манил в свое бесстыжее царство самодурства.

– Я должен подумать.

Ираклий задумался. Перспектива оставаться в ассистентах до конца своих дней и раньше его угнетала, и к тому же Вереславский был не простым человеком, и не воспринимал его в серьез. Годы под железной пятой лучшего из лучших сделали свое дело, и его отношение к своему шефу было смесью зависти и презрения, тщательно скрываемых, но жгучих и живых. Не раз у несчастного доцента появлялось острое желание дать своему шефу пинка в его гениальную задницу.

– Пятьдесят тысяч долларов вы получите, как только истории болезни окажутся у меня. Как они хранятся?