Клэр Коннелли - Жаркая зима для двоих

— Моя комната. — Она неуверенно кивнула, словно успокаивая себя.

— Моя комната рядом, — произнес он почти равнодушно.

Эбби покраснела. Подняв глаза, она увидела, что Гейб пристально наблюдает за ней.

— Или ты предпочитаешь ночевать в моей комнате? — вкрадчивым тоном спросил он, и у нее задрожали колени.

Паникуя, она моргнула. Она боялась показать ему, как сильно его хочет. Она желала, чтобы он целовал и ласкал ее. Эмоции одержали верх над ее здравомыслием.

— Успокойся, милочка. Я пошутил. По‑моему, мы оба знаем, что одной ночи нам вполне достаточно.

Гейб снова вспомнил себя мальчиком. Его мать, Марина, умирала. Не из‑за болезни, а из‑за наркотиков, которые она вводила себе в вену. Она умирала, и он не мог ее спасти.

Он вспоминал свой страх и попытки обнять ее и рассмешить. Но она резко отталкивала его от себя и в ярости орала:

— Ты такой же, как он!

Под действием наркотиков она начинала ненавидеть Гейба, который походил на своего отца, Лоренцо, и Марина не могла ему этого простить.

Раф не узнает подобной боли. Он не узнает о материнском гневе. У него не будет отца, который отвергает его мать и делает ее несчастной.

Гейбу просто нужно постараться и простить Эбигейл за то, что она сделала. Он не позволит их сыну чувствовать антипатию отца к его матери. По крайней мере, Гейб надеялся, что так будет.

Гейб проснулся после тяжелого сна. Он злился, на его лбу выступила испарина. Чтобы успокоиться, он решил побегать. Пробежав шесть миль, он вернулся в замок, беспокойный и раздражительный, каким был уже многие дни.

Он не сразу понял, что идет к лестнице, а затем поднимается наверх. Задержавшись у детской всего на секунду, он открыл дверь и вошел внутрь. Ребенок не спал. Лежа в кроватке, он, широко раскрыв глаза, рассматривал мобиль.

Гейб почувствовал гордость и любовь к малышу. Да, любовь. Он никогда не испытывал ее раньше, но теперь она переполняла его. Он встал у кроватки, не зная, что делать.

Раф пискнул и поднял ручки, пристально глядя на Гейба, и тот, повинуясь инстинктам, взял мальчика на руки.

Он выдохнул, прижав Рафа к груди и вдохнув его запах.

— Сынок, — прерывистым тоном прошептал он. — Я позабочусь о тебе. — Он снова вдохнул. — Я люблю тебя.

* * *

Наступило морозное утро. Эбигейл поднялась на рассвете. Она нервничала отчасти из‑за смены часовых поясов, отчасти из‑за сомнений по поводу того, что она правильно сделала, приехав в Италию.

Она прошла на цыпочках мимо комнаты Гейба, хотя у нее был соблазн зайти к нему и забраться в его кровать.

Только один вид деятельности мог избавить Эбби от стресса. Ей пришлось отказаться от балета на последних месяцах беременности, а после рождения Рафа у нее просто не хватало сил ни на что, кроме непродолжительной растяжки. Но желание вернуться к занятиям хореографией приводило ее в дикое отчаяние.

Подходящая для занятий комната нашлась прямо напротив кухни. Помещение было почти пустым. Только несколько стульев у стены, стеклянные двери, ведущие на патио, и вид на Альпы на все четыре стороны. Она старалась игнорировать красоту снаружи. Разглядывая ее, она в очередной раз вспоминала, где находится и почему. Включив отрывок из «Щелкунчика», она сделала несколько упражнений на растяжку, а потом закрыла глаза и, слушая музыку, погрузилась в состояние, похожее на транс. Эбби переполнялась ощущениями, размышляя о том, кем были она и ее мать и что именно она любила в балете. Танцуя, она почувствовала, как ее беспокойство уменьшается. Она испытывала ощущение безопасности, уверенность и блаженство.

В какой‑то момент она заметила фигуру в дверях, резко повернулась и увидела Гейба, который за ней наблюдал.

Нет. Он таращился на нее. Вернее, поедал глазами и отслеживал каждое ее движение. Эбби затрепетала, но заставила себя уставиться на него холодно и с упреком.

— Ты что‑то хотел? — нерешительно спросила она, скрестив руки на груди и радуясь тому, что надела старый балетный купальник и колготки.

— Что ты делаешь?

Странный вопрос. Он не узнал балет?

Гейб задумчиво нахмурился, качая головой, словно осознал глупость своего вопроса.

— Ты балерина?

— Нет. — Эбби вспомнила свои гневные разговоры с отцом и его протесты по поводу ее ухода из балета. — Я просто люблю танцевать.

— Разве это не одно и то же?

— Нет, — отрезала она, потому что не собиралась обсуждать свою карьеру. Отец воспринял ее решение как личное оскорбление. Он считал, что она предала свою мать.