АlshBetta - Hvalfanger / Китобой [СИ]

— Люблю не меньше… так люблю, Большой кит, так люблю!.. — голос, хоть и тихий, срывается. Берислава изо всех сил тянется к нему навстречу за последним поцелуем. Она обожает его руки на лице, на груди. Она его всего обожает, отчего Сигмундур раз за разом чувствует невыразимое счастье. Особенно при занятиях любовью.

…Поцелуй Сигмундур возвращает. Охает, ощутив ее пьянящий, горячий конец. Против такого аргумента не устоять никому.

Он кончает бурно, долго и со стоном. Утыкается в ее плечо, сдерживая голос.

Нельзя будить.

Счастливая, растрепанная и такая красивая, Берислава заключает его лицо в ладони. Любуется его выражением истинного рая, зацеловывая каждый уголок. Ее губы, внимательные и благодарные, не обделяют вниманием ни одну клеточку… и столько удовольствия за раз для китобоя много.

Все еще подрагивая от ошеломительной разрядки — а бывало ли с ней по-другому — он, не отпуская девушку, валится на простыни. Одеяло, пряча их в своем плену, летит следом.

Берислава посмеивается, оставляя его лицо и переходя на шею.

Сигмундур разминает, мягко массажируя, ее спину и плечи.

— Лучшее, что может быть…

— Лучшее во Вселенной, — он отрывисто кивает, глубоко вздохнув. Кольцо раскаляется на пылающей руке. К тому же, намеренно потеревшись о него своим безымянным пальцем, Берислава лишний раз напоминает, что все это никогда не закончится. И чем дальше — тем лучше. Они связаны золотом — крепчайшим из металлов — навечно.

…Хлопает дверь.

Сигмундур, приметливый и готовый ко всему, как знает, натягивает одеяло выше. Прячет Бериславу.

— Мамочка?..

На детский голос, прозвучавший от входа, они оба усмехаются. И пристыженно, и довольно.

— Tiden er ved at løbe ud (Время поджимает), — Берислава, нежно огладив лицо мужа, жмурится.

— Han er en smart dreng. Han vågner aldrig op tidligere. (Он умный мальчик. Он никогда не просыпается раньше), — посмеивается он, тепло чмокнув ее нос, — Jeg kan lide punktlig (Я люблю пунктуальность).

А затем обращается к сыну, с интересом наблюдающему за их позой.

— Я сейчас приду, Воробышек. А ну-ка беги в кроватку.

Севостьян, вздохнув, слушается отца. Маленькими ножками, в маленькой синей пижамке с китами, бредет в комнату.

Сигмундур дожидается, пока отойдет достаточно далеко. Поднимается, отпустив жену и оторвавшись от ее роскошного обнаженного тела.

Берислава, вся в румянце, прячет свои прелести под одеялом.

— Ты его уложишь?

Китобой, уже успевший натянуть домашние брюки в красно-черную клетку и белую футболку, возвращается к жене за поцелуем. Быстрым, но глубоким.

— Запросто. Не смей одеваться.

И, громким басом сообщив сыну, что уже идет, отправляется в детскую.

Девушка нежится на простынях, смакуя минуты недавней близости, минуту. Другую. Третью.

А потом, хохотнув сама себе, все же набрасывает теплый розовый халат, запахнув его тонким поясом. Вокруг пахнет Сигмундуром. И этот запах, сколько бы на него не злился, девушка любит больше всего.

По деревянному полу, утепленному из-под фундамента, она идет босиком, не спеша, не желая себя выдать. Мимо светлых стен коридора, через гостиную, на горящую в темноте дома лампу с обезьянкой Башмачком из любимого сериала Севостьяна. Вокруг пахнет корицей от недавно испеченного яблочного пирога. А еще зеленым чаем. Берислава полюбила зеленый чай, когда в первую их истинную брачную ночь Сигмундур принес ей его на красивом деревянном подносе.

Где-то у дивана дремлет Кьярвалль. Ему доверено блюсти покой малыша, но сегодня, сморенный долгой семейной прогулкой, он выдохся. К тому же, вполне возможно, что после кастрации завидует играм за дверью родительской спальни. И таит обиду.

Их дом в Нууке самый большой. После хижины у леса — и вовсе огромный. Но зато в нем высокие потолки, дверные проходы, заходя в которые, Сигмундуру не приходится нагибаться, удобная и красивая мебель, полностью обновленная, а так же постоянные свет, вода и тепло. Камины излишни.

Берислава тихонько заглядывает в детскую… и на сердце у нее сразу же теплеет.

Сигмундур, устроившись на большом кресле-качалке бордового цвета, уложив сына на своей груди, прикрыв его плечики цветастым одеялом, вполголоса рассказывает какую-то сказку. Сказки он полюбил с рождением ребенка.

Зачарованный сюжетом Севостьян, не двигаясь, слушает.

Он самый прекрасный мальчик, которого Берислава только видела. Черные папины кудри, перемешанные с ее зелеными глазами, и лицо, так похожее на черты их обоих… не было малыша красивее. И не было счастливее, судя по тому, какая улыбка блуждает по его личику, когда слушает низкий голос папы. Севостьян никогда его не боялся. И ему уж точно плевать на запахи.