Валерий Хатюшин - История сердца. Любовная проза

– Алеша, ну подумай, чего ты хочешь от меня?

– Я вас люблю, слышите, люблю и все. Вы, наверное, в душе смеетесь надо мной, но только не говорите, что некрасиво и пошло в семнадцать лет любить женщину, которая гораздо старше тебя…

Людмила Михайловна ничего не ответила своему ученику. Она подошла к первой парте, села и уронила голову на руки. Алексей остался у окна, чувствуя прилив тяжелого стыда за себя и за эту женщину, которую он, быть может, так ненужно и глупо обидел. Но она встала, пригладила ладонью волосы и сказала с грустной улыбкой, как бы извиняясь:

– Не обращай на меня внимания, Алеша… Давай уйдем отсюда. Я тебе кое-что расскажу.

Они оделись и вышли на улицу. Стояла звездная тихая предновогодняя ночь. Но город не спал. Шумные компании гуляли по украшенным разноцветными огнями улицам. Людмила Михайловна взяла Алексея под руку. Сначала они шли молча. Потом ее лицо просветлело, она развеселилась и заговорила:

– Какая хорошая ночь! А ты знаешь, ночью я становлюсь совершенно иным человеком. Меня тянет говорить и говорить… Хочешь я расскажу тебе маленькую историю? За твою искренность я отплачу тебе тем же.

Я училась еще в техникуме. В летние каникулы я ездила к тетке в деревню. И вот там повстречала человека, за которым даже теперь, через столько лет, я готова пойти хоть на край света. Если бы он только позвал… Я бы бросила всё: и работу, и дом, и покой. Но… ничего этого не будет, потому что он меня никогда не позовет…

Однажды – какое это было чудесное время! – он признался мне в любви, а я, восемнадцатилетняя девчонка, возгордилась, хотела показать свой характер, чуть ли не отвергла его. Нет, в душе я носила огромную радость, а внешне старалась подразнить, помучить, поиграть на его первых и настоящих чувствах. Больше он не говорил мне ни слова о любви. Я же верила, что он скрывал ее в себе и еще больше гордилась.

Каждый вечер мы выходили на проселочную дорогу и гуляли допоздна. Лето приближалось к концу. Ночи становились прохладными и очень звездными. Мы подолгу сидели на крыльце; у меня мерзли пальцы, а он их согревал в своих руках… И так продолжалось до самой осени.

Он увлекался немного Маяковским, а я в то время была без ума от Есенина, стихов которого он почти не знал. И вот, когда он дышал на мои холодные пальцы, я читала ему:

Или это:

Да, он был первым и последним, кто в единственный раз меня поцеловал и сказал «люблю». Затем мы расстались. И лишь в разлуке, наедине с собой, я поняла, как мне не хватает его, только его. Он писал мне письма, а в них свои первые стихи. И они мне так нравились и так были дороги, как будто их я сочиняла сама. В них сквозила есенинская грусть…

Но постепенно он стал забывать меня. Впрочем, письма еще приходили. И что самое удивительное, в разлуке я все больше и больше чувствовала, что люблю его так, как любят в жизни только раз и только одного человека. Его глаза… Печальные, темно-серые глаза. Я видела их всюду, лишь стоило задуматься о нем. Я словно жила под постоянным наблюдением этих проникновенных глаз. Так он смотрел на меня, когда хотел и не решался сказать о своей любви.

Больше мы не виделись. Но я ждала, я надеялась встретиться с ним и сама себе в душе поклялась быть верной ему, сколько бы мне ни пришлось ждать. Так длилось несколько лет. И вдруг – получила письмо… Теперь я редко думаю о том письме, но до сих пор не могу читать его спокойно. А тогда… тогда мне не хотелось больше жить. Ведь в своих письмах к нему я прямо писала, что мне в жизни нужен лишь он один, что люблю его, и просила повторить еще раз то, что он сказал однажды… А ответом на все мои просьбы явилось последнее его письмо, где он обрывал все, что связывало нас, где говорил о бессмысленности наших отношений, которые называл непонятными, и не скрывал, что они ему в чем-то даже мешают. Но особенно больно было оттого, что слова, произнесенные им когда-то, он называл ошибкой молодости, а свои прежние чувства – увлечением от одиночества и просил за них прощения.

Сколько я переплакала – подушка к утру не просыхала. Ночи стали бессонными. Они словно сдавливали меня тягостным ощущением пустоты, одиночества и горькой обиды из-за сознания своей ненужности дорогому мне человеку. Переписка прекратилась. Я стала учителем литературы. Я поняла, что между нами давно все кончено, что никакого чуда случится не может. Но клятва верности, данная мною себе, как-то невольно жила во мне, независимо от всего. Она жива и сейчас, но уже перешла в верность себе самой…