Лесли Мэримонт - Горячий парень

– Я согласен.

– Когда ты придешь?

– Я не приду… Послушай, Дани… Даниэль медленно опустилась на ковер. Вот оно, то, чего она так боялась. И как не вовремя!

– Дани, ты меня слышишь?

– Да. – Губы слушались ее с трудом. – Откуда ты звонишь?

– Я у Инес. Только не волнуйся, пожалуйста. Ведь ты давно об этом знала. Ну… о нас с Инес. Извини, что я так внезапно, по телефону. Так получилось. Не сердись. Хорошо?

– Хорошо…

– Я заеду на неделе за вещами. Извини.

Трубка щелкнула в ее руке и замолкла. Даниэль, словно окаменев, сидела на полу. Как все просто! Извини, не сердись… А ей-то казалось, что она знает Жиля так же хорошо, как саму себя, способна угадать любую его мысль… Ничего подобного. Она его совсем не знала.

Она верила, что Жиль любит ее больше всего на свете. Больше жизни. Как он ревновал Дани ко всем мужчинам, которые были в ее жизни, как яростно выспрашивал про ее прошлое! Она наивно считала, что это является подтверждением его любви.

Когда Жиль увлекся Инее, Дани думала, что это скоро пройдет. Должно пройти. В конце концов, он творческий человек, художник, ему необходимы новые впечатления. Но потом он вернется к ней, к своей любимой Дани, раскрывшей ему душу, отдавшей ему всю себя.

Не тут-то было.

На кухне возмущенно плевался кофейник. Надо бы пойти выключить. Но сил не было. Дрожащей рукой она стерла испарину, внезапно выступившую на висках и на лбу. Перед глазами все расплываюсь. Чувствуя, что теряет сознание, Дани с трудом набрала номер своего лечащего врача. В глазах потемнело, а потом все исчезло.

– Ну как мы себя чувствуем?

Даниэль медленно открыла глаза. Прямо над ней склонялось лицо месье Босежура, врача, к которому она уже не один год обращалась со всеми своими проблемами. На заднем плане маячили белые стены, белые занавески, белый шкафчик.

– Я в больнице?

Босежур молча кивнул.

– Что со мной?

– Ты слишком много работала в последнее время. Переутомление, постоянное напряжение, волнение. И потом, наверное случилось что-то еще? У тебя были какие-то неприятности, ты сильно понервничала?

Девушка, не отвечая, перевела взгляд на окно В голове неумолимо всплывал телефонный разговор с Жилем. Внезапная мысль заставила ее вздрогнуть.

– С ребенком все в порядке?

Теперь взгляд отвел доктор.

– К сожаления… ты его потеряла.

– Но у меня еще будут дети? – Она говорила с трудом, как человек, которому снится страшный сон.

Доктор молчал. У Дани перехватило дыхание. Но она еще не до конца прочувствовала боль удара, скорее, была оглушена.

– Послушай, Дани, – заторопился доктор, видя, как начинают дрожать ее губы. – Я понимаю, что это ужасно, но у тебя ведь есть Жиль, век, который так сильно тебя любит. У вас с ним еще все впереди.

Крепко зажмурившись, Дани пыталась сдержать рыдания.

– У нас впереди нет ничего. У меня, во всяком случае.

– Инес?

– В этом городе все знают все про всех, – горько усмехнулась Дани, смахивая бегущие по щекам слезы.

Доктор мягко погладил ее по руке.

– Кто знает, может быть, это к лучшему. То, что вы расстались, конечно. А тебе надо отдохнуть. Уехать из города, отвлечься от всего. Когда ты в последний раз брала отпуск? Сама не помнишь, наверное.

– Ты прав, – грустно согласилась Даниэль. – Мне надо уехать отсюда. И как можно дальше. Я поговорю в агентстве, может быть, для меня найдется работа в одном из филиалов. Где угодно, только не здесь. Я не могу больше жить в Париже. Да и во Франции тоже. Я хочу уехать отсюда.

Бенджамин Кларк решительно распахнул дверцу своего фиолетового «мустанга» и так же решительно через секунду захлопнул ее за собой, устроившись на удобном сиденье. Лошади подождут. И собаки тоже. К родителям, куда угодно, лишь бы не встречаться с Дани.

Когда же кончится эта бесконечная дорога, постоянные пробки у светофора… Поглощенный своими мыслями, Бен привычно не замечал любопытных, заинтересованных, а иногда и откровенно восхищенных взглядов, которыми провожали его женщины во встречных автомобилях или же те, что были вынуждены ожидать, когда переключится светофор. Он привык к этим взглядам.

А кроме того, его давно уже интересовал взгляд одной-единственной женщины. Давно – это последние два года. Подумать только, вот уже целых два года он ждал. Не переставал надеяться, что когда-нибудь она посмотрит на него как на настоящего мужчину, достойного восхищения и уважения, а не как на легкомысленного дамского угодника, прожигателя жизни, беспечного и ненадежного.