Элла Уорнер - Ищу тебя

Оливию охватило чувство собственной неполноценности. Ну что она за женщина, если не может сделать то же самое? Почему всегда нужно носить какую-то одежду, прикрывающую интимные части тела? Ох уж эти нравственные запреты, впитанные с молоком матери! Умом и сердцем Оливия понимала, что брачные отношения нельзя считать греховными, если супруги любят друг друга. Но на деле…

– Я очень сожалению, что… что не подхожу тебе, – горестно пробормотала Оливия.

– Не стоит так переживать. Это ведь не конец света. Всего лишь конец взаимного притворит.

– Нет, Харви, ты не прав! – горячо возразила она. – Ты все не так понял!

– Попытайся хоть раз быть честной перед собой! – с нескрываемой насмешкой посоветовал он. – Как мужчина я тебе не нужен. И в то же время ты не хочешь, чтобы кто-то еще видел меня в этом качестве. Не правда ли? Твоя логика проста и понятна: я должна дать ему «это» или он получит «это» от Аделайн Биде.

В словах Харви была большая доля правды, поэтому Оливия пришла в замешательство. Она отчаянно не желала, чтобы у мужа появилась какая-то другая женщина, об этом и говорить нечего. Но основной целью ее была потребность близости, душевной и физической.

– Разреши мне кое-что тебе сказать, – продолжал Харви, презрительно оглядывая ее с головы до ног. – Сексуальность – это не рискованная одежонка из шелка и кружев. И даже не едва прикрытое роскошное женское тело. Сексуальность – это состояние ума. – Немного помолчав, он постучал себя ладонью по лбу, а затем осуждающе ткнул в Оливию пальцем: – Это то, что громко жужжит в клетках мозга. То, что полностью сфокусировано на другом человеке. С тобой такого никогда не бывало. Ты всегда сосредоточена только на себе самой.

– Неправда! – воскликнула Оливия, отчаянно пытаясь остановить поток ужасных обвинений.

Харви презрительно махнул рукой.

– Даже эта твоя рубашка – вероятно, ты надела ее, чтобы доставить мне удовольствие, – имеет целью привлечь мое внимание к тебе. К тебе, – подчеркнул он.

– Но… но это совсем не так. Я намеревалась показать, что хочу тебя, – пробормотала Оливия.

– Конечно-конечно, что же еще! – Харви саркастически усмехнулся. – Ты так сильно хочешь меня, что сидишь здесь часами, прихорашиваясь и расчесывая волосы. – Он направился в ванную комнату, примыкавшую к спальне. – У тебя что-нибудь случилось с ногами, Оливия, поэтому ты не смогла прийти ко мне? Или ты вдруг потеряла голос и поэтому не смогла сказать мне о своем страстном желании? – с раздражением спросил он.

– Я не хотела мешать тебе и получить отказ… если ты занят чем-то важным, – пролепетала готовая разрыдаться Оливия.

Харви недоуменно взглянул на нее.

– А что может быть для меня важнее страстного желания моей жены? – В его голосе послышались отдаленные раскаты гнева. – Я понимаю, мы с тобой по-разному смотрим на одни и те же вещи. Но если бы ты спустилась вниз в этой ночной рубашке, устроилась бы у меня на коленях, обняла бы меня за шею и, горячо поцеловав, сказала, что хочешь меня прямо сейчас…

Он щелкнул пальцами, подобно фокуснику, выполняющему магический трюк.

В эту минуту Оливия горько пожалела, что ей недостало смелости и уверенности в себе поступить именно так.

Харви подошел к двери ванной и повернулся к Оливии, чтобы высказать свою окончательную оценку:

– Но мы оба хорошо знаем: твое желание так далеко не простирается. Куда проще ждать, пока Харви сделает дело, если у него подходящее настроение. А потом ты просто откинешься на подушки и будешь думать об «Оберж де пирамид» и о Египте.

Гнев, прозвучавший в его словах, как заслонка, перекрыл все возможности дальнейшего обсуждения этой темы. Услышав столь дикую аргументацию, Оливия лишь печально покачала головой, но даже это ее движение вызвало у Харви новый приступ ярости. Его голубые глаза сверкнули гневом.

– Я уверен, ты не будешь возражать, если мы прекратим эту в высшей степени неприятную сцену. После нее мне хочется принять горячий душ.

Завершив свою речь этим оскорбительным пассажем, сдобренным изрядной порцией едкой иронии, Харви рывком открыл дверь в ванную и поставил окончательную точку в разговоре:

– Эта твоя мерзкая ночная рубашка, этот твой проклятый эгоизм и все эти твои убогие предположения и жалкие признания абсолютно меня не тронули! – злобно рявкнул он и, будто желая поскорее отделаться от Оливии, захлопнул за собой дверь.

Оливия не ощущала ни злости, ни раздражения. Пустота. И нервная дрожь, сотрясающая тело.