Барбара Картленд - Месть графа

Тогда как на самом деле она думала лишь о том, чтобы обзавестись самым высоким титулом.

А уж кто к нему прилагался, не имело для нее никакого значения!

Для нее самым главным было положение претендента в обществе.

Впрочем, Чарльз сознавал, что в том, что касается женщин, он был и остается идеалистом.

Просто он любил свою мать, милую и обаятельную женщину, которая обожала его отца.

Она полагала, что ее супруг всегда и неизменно прав, и Чарльз не мог припомнить, чтобы его родители хоть в чем-нибудь разошлись во мнении. Если они и бывали не согласны друг с другом, то не в его присутствии.

Будучи единственным ребенком, он считал, что отец и мать избаловали его.

Они вдвоем заронили в его душу убеждение, что поскольку он был их сыном, то превосходил всех остальных.

В учебу в Итоне он вкладывал всю душу, но только потому, что хотел, вернувшись обратно, продемонстрировать родителям знаки отличия, которых добился.

Они были в восторге от тех похвал, которые он заслужил, и не могли скрыть свою радость от того, насколько он преуспел как в учебе, так и в забавах.

И когда в армии его карьера стремительно пошла в гору, он знал, что этим обязан своим родителям.

Он вырос с осознанием того, что должен быть исключительным всегда и везде, потому что был сыном двух таких исключительных людей.

К несчастью, оба они умерли, пока Чарльз служил в армии Веллингтона.

Стылой и промозглой зимой, когда его солдаты мерзли от холода на склонах португальских гор, первой скончалась мать, а вскоре и отец последовал за нею, прямо перед блестящим рейдом Веллингтона из Испании во Францию.

Не могло быть и речи о том, чтобы Чарльз подал прошение об отпуске. Он мог лишь написать своим родственникам.

После смерти родителей Чарльз с особой остротой ощутил свое одиночество, но всегда надеялся, что когда-нибудь найдет ту единственную, которая займет в его душе место матери.

И он был уверен, что нашел такую женщину в лице Сильвер.

Но она оказалась снобом, жадным и алчным, а заодно и указала ему, как плохо он разбирается в людях.

Упрекая себя за поспешность и недальновидность, Чарльз решил, что должен был подождать, пока не обретет настоящую любовь, которую познал, когда был совсем еще маленьким.

Направляя фаэтон по узким и извилистым дорогам, он стыдился самого себя.

Никогда более он не позволит красивому личику обмануть себя.

Никогда более он не поверит в то, что у женщины, которая ему покорилась, окажется еще и верное сердце.

Тут он сообразил, что, выставив себя на посмешище, дал повод кое-кому из своих знакомых позлорадствовать на его счет.

Собственно, он не говорил никому, что собирается жениться на Сильвер, но понимал, что этого ждали многие, учитывая, сколько времени они с ней проводили в обществе друг друга в последние несколько недель.

Только сегодня утром в «Уайте» он сообщил, что едет за город, и не сомневался, что многие из его приятелей с легкостью угадали, с какой именно целью.

Они даже подняли бокалы за него.

– Удачи, старина, – пожелали они ему.

Он и представить себе не мог, что когда-либо потерпит поражение, да еще такое унизительное.

И все потому, что старый герцог Оукеншоу, никогда не представлявший собой ничего выдающегося, должен был вот-вот умереть!

Чарльз понимал, что амбициозные матроны в обществе примут его обратно с распростертыми объятиями, но зато и враги его будут в восторге оттого, что «призрачный пэр» наконец-то сел в лужу.

Чарльз без конца спрашивал себя, что же ему теперь делать.

В Лондоне никто не поверит, что в последнюю минуту он передумал и не стал делать Сильвер предложение.

А когда о ее помолвке с мужчиной, который вот-вот должен получить титул герцога, станет известно, то над ним, «призрачным пэром», будут посмеиваться за его спиной.

Станут говорить, что в кои-то веки Чарльз Линдон получил по заслугам.

«Итак, что мне делать?» – вновь спросил себя Чарльз.

Разумеется, он мог вернуться домой, в Линдон-холл, но при этом он понимал, что в некотором смысле это будет похоже на бегство.

А ведь он всегда наставлял своих людей, что в бою следует смотреть в лицо неприятелю и стрелять первым.

Но как это сделать сейчас, он не знал.

Собственно говоря, это было практически невозможно.

Приближаясь к выезду на главную дорогу, ведущую в Лондон, он вдруг заметил, что одна из его лошадей замедлила бег.

Он немедленно остановил упряжку.

Его грум уже сам понял без подсказки, в чем дело. Это была ведущая лошадь. Осмотрев ее, он вернулся к своему хозяину.