Сьюзен Барри - Ночь поющих птиц

Что ей делать? Она легла на кровать и принялась обдумывать всяческие отчаянные меры, которые могла бы принять, включая и возможность бабушкиной помощи, потому что Фелипе был очевидно влюблен в миссис Раддок, и, если только удастся полностью убедить в этом донью Миранду, она сама отменит свадьбу. Анжела подумала, что сумеет это сделать, если поговорит с ней долго и начистоту — и если покажет бабушке царапины на шее.

Она наконец поднялась, умылась холодной водой, припудрила нос, подкрасила глаза и губы, спрятала царапины под шелковым шарфом и спустилась вниз, когда звук гонга позвал всех обедать. То есть всех, за исключением миссис Раддок. В этот раз донья Миранда присоединилась к ним и выразила искреннюю заботу по поводу несчастья, постигшего утром очаровательную гостью Фелипе. По какой-то причине роль Анжелы в спасении Уиллоу не упоминалась.

Глядя на Фелипе во время обеда, никто бы не догадался, что он и его невеста не далее чем час назад обсуждали разрыв отношений. Он выглядел так, словно полностью владел собой, исключая волнение о здоровье миссис Раддок. Но даже это, судя по холодному выражению его глаз, было просто вежливой заботой хозяина о своей гостье.

Днем, когда все разошлись по комнатам на сиесту, Фелипе уехал по какому-то делу, которое вскользь упоминал за обедом. Анжела снова лежала на своей кровати и боролась с проблемой, не продвигаясь, впрочем, к ее решению. А в соседней комнате ее бабушка, ничего не знающая о мучениях внучки — насколько это было известно Анжеле, — мирно дремала в удобном шезлонге у надежно закрытого окна. Весь дом, стоящий на берегу сверкающего моря, был погружен в тишину.

Дневные часы ползли прочь, и в пять служанка принесла Анжеле послеобеденный чай. В соседней комнате ее бабушка тоже пила чай с лимоном. Она считала, что это отлично освежает.

Близился вечер. Анжела чувствовала, что вряд ли сможет спуститься и принять участие в общем разговоре. К тому же обещала снова появиться Кармелита: служанка, принесшая чай, сказала Анжеле, что Уиллоу чувствует себя гораздо лучше. Точнее, совсем оправилась и выбирает платье к вечеру.

Нет, подумала Анжела, принимая твердое, неколебимое решение, она не пойдет вниз к остальным и по возможности не станет вступать в разговор с бабушкой, которая уже пару раз пыталась зайти к ней через дверь в смежной ванной.

— Пожалуйста, уходи, abuela, — умоляла Анжела через дверь. — У меня жутко болит голова.

— У меня есть отличный одеколон, который наверняка тебе поможет, дитя, — ласково отозвалась бабушка.

Но Анжела отказалась открыть дверь. Она не знала, удалось ли ей убедить бабушку, что из-за головной боли не может разговаривать долго. Донья Миранда ушла из своей комнаты и, судя по царившей там тишине, спустилась на ужин, который Анжела съела у себя.

Больше никто не спрашивал ее. На подносе не было даже записки с указаниями от Фелипе. И ее оставили в добровольном заключении наедине с уверенностью или, по крайней мере, с чувством, что никому нет до нее дела — даже ее любимой бабушке. Вся будущая жизнь казалась Анжеле лежащей в руинах.

Но такое настроение продолжалось лишь до тех пор, пока она не допила кофе. Потом вдруг — словно кто-то смахнул паутину, снизывавшую ее мозг и мешавшую думать, — Анжела приняла решение. К тому времени, как донья Миранда, постукивая по коридору тростью, вернулась наверх, внучка уже ждала ее.

— Бабушка!

Анжела ворвалась в ее комнату через разделявшую их ванную с такой решимостью на лице, какой донья Миранда ни разу не видела у внучки. Пожилая дама была бледноватой и уставшей, словно ее сильно изнурило не привычное усилие. Она стояла, опершись на трость и гляди на Анжелу с выражением терпения — словно сдерживая свой темперамент и стараясь быть рассудительной.

— Ну, дитя мое? — спросила она. — Надеюсь, тебе понравился ужин в уединении? В твоем возрасте мне не позволялось есть в своей комнате — если только я не болела.

— Когда ты была в моем возрасте, все было по-другому, abuela, — возразила Анжела. — Совсем по-другому! Молодым людям приходилось подчиняться родителям, им не позволялось самим решать за себя — по крайней мере, в Испании. Но даже в Испании теперь многое изменилось. У молодежи есть своя голова на плечах, и, если им не нравится положение дел, они имеют право протестовать. Я решила, что не могу сделать одну вещь и поэтому должна сказать тебе об этом. И не имеет значения, что скажешь ты, abuela, я все равно не передумаю!