Глория Даймонд - Наваждение

— Но почему? — спросила Эвелин, погладив его дрожащие пальцы. — Вам нечего стыдиться. Вы просто позвали брата по имени. Вот и все.

— Да? — Его гнев, кажется, начал утихать. — Это правда?

— А сами вы не помните?

Квентин медленно покачал головой.

— Нет. Я никогда не помню, что говорю или делаю во сне. Просто просыпаюсь от звука собственного голоса.

— А сны вы помните?

Со вздохом он опустил подбородок на перила балкона.

— Да. — Он закрыл глаза. — Всегда.

— Расскажите, — попросила Эвелин и провела рукой по его темным волосам. — Расскажите мне свои сны.

— Нет, — прошептал он, и его щека дернулась. — Не могу.

Ее рука не могла остановиться лишь на его волосах. Своенравные пальцы повторяли очертания лба, щек, подбородка этого красивого лица, мужественность которого подчеркивала даже боль в глазах.

Когда ее палец коснулся его губ, Квентин преобразился в одно мгновение. Он посмотрел на Эвелин, и его глаза уже не были такими темными. В них сверкали серебристые отблески луны.

— Нет, — уже другим голосом повторил он. — Я не хочу говорить о снах.

Оторвав руки от перил, он повторил движение Эвелин и обрисовал контур ее лица.

— Я вообще не хочу разговаривать, — с хрипотцой сказал он. Его руки притянули к себе лицо Эвелин так близко, что она едва не утонула в глубине его бездонных глаз.

Она инстинктивно покачнулась, стараясь удержать равновесие. И тогда Квентин поцеловал ее. Его губы были совсем холодными, и Эвелин словно пронзила ледяная молния. Она невольно поежилась, точно каждое нервное окончание пришло в движение. Его поцелуй стал глубже, губы чуть приоткрылись, открывая ей теплоту, которая скрывалась за ними.

Всем своим существом Эвелин потянулась к этой теплоте. Она обвела языком контур его губ, и Квентин не смог сдержать стон.

— Эвелин, — прошептал он и поцеловал ее еще жарче.

Она словно таяла, и пар, исходивший от их разгоряченных тел, сливался в волшебное облако.

Но этого им было мало. Их разделяли перила балкона, не давая жаждущим телам слиться воедино так же, как сливались их губы. Хотя Эвелин не открывала глаз, перед ее мысленным взором стояло его полуобнаженное тело в лунном свете. Наверное, его грудь тоже совсем холодная, мелькнуло у нее в голове, и она представила, как прижимается к ней. Вначале ее обжег бы холод, а потом согрело бы его тепло. Его грудь с темными волосками всего в нескольких сантиметрах от ее рук. Она могла бы положить ладони на его соски и согреть их, и они бы расслабились. А потом она снова заставила бы их напрячься…

— Я хочу тебя, — сказала она, едва дыша после поцелуя.

Он оторвал губы только на секунду, чтобы спросить:

— Ты уверена?

Уверена ли она? Да она никогда ни в чем не была так уверена! Ее грудь напряглась, соски стали твердыми. Она почувствовала, что ее охватила какая-то неодолимая сила.

— Я хочу тебя, — повторила она, и тогда Квентин отстранился.

Она открыла глаза и увидела Квентина. Его губы припухли, глаза сверкали. Ее сердце гулко забилось где-то в горле.

— Иди ко мне, — сказал он и распахнул дверцу, разделявшую их балконы.

Эвелин медленно сделала шаг, не отрывая от него взгляда. Мужество почти покинуло ее. Она открыла было рот, чтобы что-то спросить, но язык не слушался.

— Иди ко мне, Эвелин, — повторил Квентин, и его голос звучал низко и властно. Эвелин чувствовала себя загипнотизированной. Ноги уже слушались не ее, а кого-то другого. — Докажи, что ты уверена.

Один шаг — и она окажется в его объятиях. А завтра? — тревожно спрашивал внутренний голос. Что будет завтра? Завтра он возненавидит тебя.

Но сейчас никакого завтра не существует. Есть только ночь и ее любовь к нему. Опираясь на перила, она шагнула вперед, стараясь не упасть.

В ту же секунду Квентин, точно не в силах больше ждать, подхватил ее на руки и прижал к своей груди. Даже сквозь махровый халат Эвелин чувствовала, как гулко бьется его сердце. Ей хотелось сбросить с себя все и прижаться к Квентину всем телом, сердце к сердцу. Он внес ее в свою комнату. Лунный свет сюда проникал очень слабо. Подойдя к постели, Квентин осторожно поставил ее на ноги, и Эвелин, скользнув вдоль его тела, снова ощутила под ногами пол.

Затаив дыхание, она ждала, что он снимет с нее халат, но он даже не коснулся ее. Вместо этого Квентин рывком развязал шнур на пижамных брюках, которые упали бесформенной кучей к его мускулистым ногам.

Он просто стоял и позволял Эвелин любоваться его телом в неясном свете. Не проронив ни слова, она словно впитывала глазами каждый сантиметр. Даже под ее пристальным взглядом Квентин не чувствовал смущения от собственной наготы, хотя Эвелин по-прежнему оставалась в халате.