Дженис Кайзер - Томление страсти

Наконец Брук поймал любимую и, посадив ее в сугроб, стал сыпать на нее сверху снег.

— Ах ты, негодник! — закричала она, отряхиваясь.

Брук от души хохотал, глядя, как она отфыркивается, стряхивая снег с лица и волос.

— Ну, смотри, я тебя достану!

— И что же сделает хилое создание весом с ягненка, когда догонит меня — лесного зверя?

— Ах так, да ты ничем не лучше тех ковбоев, которые заявляли, что я не могу участвовать в родео потому, что девчонка!

— А они были не правы?

— Конечно, умник, еще как не правы, и ты тоже не ошибись.

Кэтрин слепила снежок и бросила его в Брука. Она застала его врасплох, и ей удалось залепить его лицо снегом. Борода стала белой, как мука. Теперь наступил черед Брука отфыркиваться. Кэтрин завизжала от восторга.

— Вот тебе, никогда больше не называй меня хилым созданием! Или тебе будет еще хуже!

— Да, я совершил большую ошибку, не позволив тебе убежать от меня. Должно быть, я чересчур мягкосердный.

— Все твои любезности напускные, — неожиданно выпалила Кэтрин, — а на самом деле у тебя необузданное, дикое сердце!

Лица их соприкоснулись, пар от горячего дыхания смешался. Неожиданно Кэтрин захлестнула волна желания.

Воздержание усилило их страсть, и они принялись жадно целовать друг друга. Внезапно Кэтрин охватило такое чувство, словно она хочет, но никак не может насытиться, удовлетворить свой голод. Голод по Бруку. Она почти укусила его губу.

Они целовались так страстно, что Кэтрин вздрогнула, когда он неожиданно отпрянул от нее.

— Что случилось?

— Ш-ш-ш!

Он прислушивался к чему-то. Да, то был звук мотора. Сначала он решил, что к ним приближается вертолет, но потом понял, что звук какой-то другой.

— Не шевелись! — приказал он.

Кэтрин подняла глаза к небу и увидела самолет. Он висел почти над их головами.

— Разве нам не следует спрятаться?

— На таком открытом месте им ничего не стоит выследить нас. Но глаз привлекает движущаяся точка. Так что, если мы будем абсолютно недвижимы, у нас появится шанс остаться незамеченными.

— А что случится, если нас заметят?

— Ну, наверное, это зависит от того, кто там, наверху. Пилот может передать о нас по радио, власти же знают, что в это время года в горах нет никого.

— И, значит, здесь можем быть только мы, — охнула она.

— Да, только мы.

Самолет улетел. Увидел ли их пилот? Этого они никак не могли знать.

— Ты думаешь, они увидели нас? — спросила девушка.

— Думаю, что вряд ли. Хотя, кто знает. Мне следовало быть более внимательным, тогда мы успели бы вовремя спрятаться за скалой.

— Это я во всем виновата.

— Нет, просто я чересчур тобой очарован.

— А я — тобой.

— Значит, когда я сказал, что у нас есть проблема, то был не очень-то не прав, правда?

Кэтрин несогласно покачала головой.

— Что ты хочешь сказать своим «нет»?

— Думаю, что у меня опять все в порядке, так что у нас нет никаких проблем.

— Ты что-то предлагаешь, Кэтрин, или мне показалось?

— Пожалуй, предлагаю.

Брук развел огромный костерище — в пещере стояла такая холодина, что ее необходимо было согреть. А потом они занялись любовью, жаркой и неистовой. После долгого перерыва они никак не могли насытиться друг другом.

Наконец Брук отодвинулся от Кэтрин, и она осталась лежать навзничь в сладостном изнеможении. В теле ее все еще звучали отголоски завершающего шквала. Даже в кончиках пальцев ощущалось легкое покалывание.

Брук пребывал в таком же блаженном состоянии, как и она сама. Они не касались друг друга, но душою были нерасторжимо связаны.

— У тебя всегда так бывает? — спросил он.

— Ты хочешь сказать — с другими мужчинами?

— Да.

— Бог мой, конечно нет.

— Почему нет?

— Да потому, Брук, что природа наградила тебя таким талантом.

Слова эти не могли не понравиться Бруку.

Легонько поцеловав Кэтрин, он встал и подошел к окну. Каким-то шестым чувством она угадала, что Брук тревожится из-за самолета, пролетавшего над ними во время их недавней прогулки. Заметили ли их? Его не мог не волновать этот облет.

Они снова слились в исступленном порыве страсти и в конце концов уснули, сраженные сладкой усталостью, в объятиях друг друга.

Этот день принес новый поворот в их отношениях. К ним вернулась теплота и близость, но взаимопривязанность стала такой щемящей — наверное, из-за того, что теперь оба понимали, насколько недолговечно и зыбко их счастье.

Как-то вечером, когда они лежали в объятиях друг друга под меховым одеялом, Брук спросил Кэтрин: