Уинифред Леннокс: Гони из сердца месть

— Я говорил сыну, — заявил отец, когда Гай представил родителям Рамону, — имей в виду моя американская фирма станет твоей. Гай должен поднять имя Гарнье на высочайший пьедестал. Это имя встанет в один ряд с великими именами в виноделии и в виноторговле. Наше имя завоюет Америку, наши вина станут подавать в лучших заведениях мира! Но для этого тебе тоже придется потрудиться, Рамона. Мой мальчик поспешил с женитьбой, но я понимаю его, ты хорошая девочка. Думаю, когда у вас родится сын, то он родится уже в семье винного магната.

Своенравный Патрик не стал ждать столь светлого мига, он родился, когда Рамона еще училась в институте.

Воспоминания о первых годах семейной жизни не помешали Гаю тщательно поправить узел любимого галстука — по светлому полю извивалась виноградная лоза с черными ягодами. Обычно он надевал его, отправляясь в клуб виноделов. Сегодня там чествуют коллегу. Внезапно Гай поморщился — наверняка он увидит там Элен. Свою сестру.

Кто бы мог подумать, что брат и сестра, выросшие в одной семье, равно обласканные родительской любовью, станут самыми настоящими врагами?

Элен Гарнье сделала себе имя в разных областях. Она профессор Сорбонны, химик, хозяйка виноградника. Пять тысяч бутылок шабли в год — вот ее доля в производстве вин во Франции.

Но, как выяснилось, этого Элен мало.

Отец поделил свои виноградники между Гаем и Элен, решив отойти от дел, они вместе с женой время проводили в путешествиях по свету, оказалось, это занятие чрезвычайно нравилось обоим.

Поначалу между братом и сестрой не было вражды. Она началась позднее, когда Поль, брат отца, подарил Гаю свой виноградник, очень крупный и очень прибыльный.

Оглядываясь назад, пытаясь анализировать отдельные моменты своей жизни, Гай начинал понимать кое-что… Чем именно могла быть недовольна Рамона.

Но чем она всегда была довольна — при этой мысли гордость переполнила его сердце — она всегда была довольна им как партнером. В постели у них не было никаких проблем. Они подошли друг другу сразу и навсегда.

Навсегда? — одернул он себя. Тогда почему — и гордость из сердца Гая выдуло словно ветром — почему она перед тем, как выставить его из дому, избегала близости?

Это не случилось внезапно. Это произошло постепенно, он поначалу даже не отдавал себе отчета в том, что жена засиживается допоздна в своей комнате, старается прийти в спальню, когда он уже спит. По утрам в ответ на его попытки заняться любовью отстраняется от него. А когда соглашается, то он не чувствует в ней прежнего жара.

Рамона просто исполняла свой долг, но, конечно, он и от этого получал удовольствие. Однако, как оказалось, ее это тяготило.

Все чаще Гай заставал Рамону перед зеркалом, она рассматривала свою шею, поворачивала голову так, чтобы явственнее увидеть мешки под глазами, и ее лицо становилось сосредоточенным и печальным.

— Ты не хочешь вернуться на работу? — неожиданно для себя однажды спросил Гай, увидев Рамону сидящей в кресле-качалке и бесцельно смотрящей в потолок.

— На работу? — удивилась она. — Зачем?

— Развеялась бы немного.

— Снова в этот кулинарный журнал для тупых домохозяек?

— Но у тебя была там замечательная винная колонка. Я до сих пор помню, как здорово ты подала мое новое вино.

— Тебе больше не нужна реклама. Я работала в журнале только ради твоей фирмы.

— Я ценю, дорогая. — Гай подошел к жене, собираясь поцеловать, но Рамона увернулась, причем так резко, что Гай опешил. — Тебе не нравится, когда я тебя целую?

— Мне надоели эти бессмысленные нежности! — резко бросила она.

— А что тебе не надоело? — легким тоном спросил он, не слишком вдумываясь в то, что говорит.

Мысли Гая были заняты совсем другим — на бирже, кажется, вот-вот пойдет игра на повышение. А это обещает… Он не успел додумать до конца, как до него дошел смысл сказанных женой слов:

— Мне все надоело. И все надоели. Я сама себе надоела. Я ненавижу свое старушечье лицо. Я ненавижу свою шею. Руки. Мне незачем жить. Мне нечем жить…

— Но… я люблю тебя, — нашелся поначалу опешивший Гай. — Патрик любит тебя.

— Да. Ты любишь меня. Ты любишь свой бизнес. Ты любишь свой дом. Ты любишь своего сына. Все твое. — Она выпрямилась, глаза его горели. — В этом мире все принадлежит мужчинам. Мир мужчин. А все мы, кто не мужчины, можем служить лишь предметом любви. Мы не можем иметь в этой жизни то, что мы любим.

— Но… разве… ты ведь любишь меня? — Потом, не желая услышать что-то неприятное, Гай поправился: — Ты ведь любила меня?