Нора Робертс - Вечные сны о любви

Опустив руки, он положил одну из них на спинку кресла, ощутив мягкую щетину бархата. Он вдыхал запах дыма от камина, слышал звук дождя, который барабанил снаружи, пытаясь проникнуть в комнату через приоткрытое окно.

Чувства его были измотаны, настолько переполнены потоком ощущений, что он чуть не потерял сознание. И даже это было неизмеримым удовольствием.

Он засмеялся, почувствовав, как ликование поднимается в душе. И, сжав руки в кулаки, он снова поднял их.

— Я есть!!!

И в тот момент, когда он вновь ощутил себя живым, когда стены отозвались эхом на его голос, он услышал стук в дверь. Потрясенный, он опустил руки, повернулся в сторону звука, которого не слышал пятьсот лет. Затем к нему присоединился другой.

— Пожалуйста. — И это кричал голос из его сна. — О, пожалуйста, впустите меня.

Какая злая шутка. Зачем же мучить его такими шутками сейчас? Он этого не вынесет. Только не сейчас. Только не во время его недели, когда он есть.

Он выбросил руку вперед, заставил огни зажечься. В ярости вышел из комнаты, зашагал по коридору, вниз по винтовой лестнице. Он не позволит никому посягать на его неделю. Это — нарушение приговора. Он не потеряет ни единого часа того малого времени, которое у него было.

Ему не терпелось скорее преодолеть необходимое расстояние, и он тихо пробормотал волшебные слова. И снова возник в большом зале.

Он распахнул дверь. Его собственная ярость встретилась с яростью бури. И увидел ее.

Он смотрел, прикованный к месту. Потерял дыхание, разум. Сердце.

Она пришла.

Она взглянула на него, на губах дрожала улыбка, отчего ямка в уголке губ словно подмигивала.

— Вот и ты, — сказала она.

И упала у его ног без сознания.

Тени, и очертания, и шепчущие голоса. Они кружились в ее голове, то возникая, то исчезая в круговороте смятения.

Даже когда она открыла глаза, они не исчезли, продолжали звучать. Что? — была единственная мысль. Что это?

Ее знобило, она вся промокла, и каждая часть ее тела отзывалась отдельной болью. Авария. Конечно же, авария. Но…

Что же это?

Кейлин сосредоточилась, рассматривая над головой, высоко над головой, изогнутый потолок, на котором гипсовые феи танцевали среди цветочных лент. Странно, подумала она. Странно и красиво. Ошеломленная, она поднесла руку ко лбу, ощутила влагу. Подумав, что это кровь, задохнулась от страха, попыталась сесть.

Голова закружилась, как на карусели.

О-ох. — Задрожав, она взглянула на пальцы, но это были лишь капли чистой дождевой воды.

И, повернув голову, увидела его.

Сначала был жестокий шок, словно ужасный удар в сердце. Она чувствовала, как паника комком собирается у нее в горле, и старалась проглотить этот комок.

Он пристально смотрел на нее. Даже грубо, подумала она позже, когда страх уступил место раздражению. И еще в его глазах был гнев. Глазах зеленых, как вымытые дождями холмы Ирландии. Он был весь в черном. Возможно, поэтому и казался таким опасным.

Его лицо было неистово красивым — слово «неистовый» звенело у нее в ушах не переставая. Мужественные скулы, черные брови, словно копья, резкая линия рта, поразившая ее своей ожесточенностью. Волосы были так же темны, как и одежда, и ниспадали непокорными волнами почти до плеч.

Сердце Кейлин заколотилось — примитивное, изначальное предостережение. Отпрянув, она собралась с духом и заговорила:

— Извините. Что происходит?

Он ничего не ответил. Он был не в состоянии говорить с тех пор, как поднял ее с пола. Злая шутка, еще одна пытка? Не была ли женщина, в конце концов, лишь сном во сне?

Но он чувствовал ее. Холодную влагу ее плоти, ее вес и форму. Сейчас он отчетливо слышал ее голос и так же ясно видел ужас в ее глазах.

Почему она испугана? Чего ей бояться, если она полностью лишила его мужества? Пятьсот лет одиночества не сделали этого, а этой женщине удалось за один миг. Он подошел ближе, не отрывая взгляда от ее лица.

— Ты пришла. Зачем?

— Я… Я не понимаю. Простите. Вы говорите по-английски?

Одна из его изогнутых бровей поднялась. Он говорил на гаэльском языке, потому что чаще всего думал на языке своей жизни. Но пятьсот лет одиночества предоставили ему достаточно времени для занятий лингвистикой. Конечно, он мог изъясняться на английском и еще на пол дюжине языков.

— Я спрашиваю, почему ты пришла?

— Не знаю. — Она хотела сесть, но побоялась. — Думаю, произошла авария… Наверное. Я не очень хорошо помню.

Как ни больно было двигаться, она не могла больше лежать на спине, глядя на него снизу вверх. От этого чувствовала себя глупой и беспомощной. А потому стиснула зубы, заставила себя медленно подняться. Желудок свело, голова зазвенела, но ей удалось сесть. — Потом она огляделась.