Алла Осипова - Лоскутное одеяло

Он в ожесточении порвал этот кусок на части и швырнул его на пол. Я сжалась в комок, не зная, куда мне деться. Только бы не заплакать, слезы теперь очень злили моего хозяина. Наконец Юрий подошел ко мне и больно схватил меня за плечи.

— Аня, ты мне надоела. У нас ничего с тобой не получится. Уже не получилось. Я полюбил другую женщину.

— Алину? — тихонько спросил я.

— Что спрашиваешь, если сама все поняла?! — закричал он. — Мне надоел твой постный вид, деревенские привычки и постоянные слезы. Ты вообще… какая-то неслягузная. Даже туфли себе нормальные не можешь купить, посмотрела бы на Алину, вот она — вся чики-пики, веселая, щебечет все время, шмотки меняет, а ты… Ты мне мешаешь.

— Я уеду. Сейчас же, не волнуйся, — сказала я тихо.

Юрий вдруг покраснел и добавил тихо:

— Ты это… Извини меня. Все, что я тебе покупал, — твое.

— Мне ничего не надо.

— Нет уж, все забирай. Я сам тебя отвезу.

Я собрала вещи в состоянии полной анестезии, и мы погрузили их в машину. Барахла он мне купил достаточно. Мы сели в машину и поехали в полном молчании.

— Я люблю тебя и всегда буду любить, несмотря ни на что, — вдруг сказала я. — И если у тебя с Алиной не получится, то буду тебя ждать. Мне ничего от тебя не надо — ни денег, ни шмоток, ни секса, я не собираюсь быть твоей женой. Я просто хочу быть рядом, быть тебе полезной, чем могу… Меня без тебя уже не существует.

Он посмотрел в мою сторону и хмыкнул, ничего не ответив. Ехал он, как всегда, очень рискованно. Дорога была очень плохая, скользкая, шел мокрый снег. На повороте он попытался обогнать другой джип и врезался в КамАЗ, поворачивающий по встречной.

Я видела все как в замедленной съемке — КамАЗ, болтанку света, скрежет металла, пронзающий уши. Видимо, я на мгновение потеряла сознание. Когда очнулась, увидела Юрия с огромной раной на голове. Он сидел в неестественной позе, без сознания. Я быстро выбралась из машины и попыталась открыть дверцу. Юрий был невероятно тяжелый. Я выволокла его из машины и оттащила в сторону, на снег. Я положила его на свою шубу и перевязала рану разорванными элитными тряпками из «Дикой орхидеи». Я действовала четко и быстро, как солдат. Потом набрала по мобильному номер «скорой» и села рядом с Юрием на снег. Он был жив и тихонько стонал. Я взмолилась про себя: «Боже, Боже! Оставь мне его, пусть он только останется жив! Я знаю, он великий грешник, но только пусть он будет жив! Пусть бросит меня, но только живет! Он же добрый, Господи! Я так люблю его, так люблю!» Я положила свою руку Юрию на лоб и вложила его руку в свою. Он открыл глаза.

— Я умираю… — прошептал он. — Прости меня… больно…

— Даже не думай! Я с тобой. Я не отпущу тебя ни за что! Все будет хорошо, вот увидишь! Не ссы в компот, там повар ноги моет.

Легкое подобие усмешки появилось на его бледнеющем лице.

— Запомнила, — прошептал он заплетающимся языком и закрыл глаза.

— Я все, все запомнила. Милый мой, любимый, единственный.

Я говорила и говорила, безостановочно гладила его лицо, тело и руки до тех пор, пока не приехала «скорая». Юра то приходил в сознание, то уплывал. В те несколько минут, которые он присутствовал, он отдавал четкие распоряжения — в какую больницу его везти, какого консультанта и откуда вызвать, сколько кому заплатить. Я поняла, что он будет бороться за жизнь. В результате его полубессознательных распоряжений «скорая» привезла нас в одну элитную больницу, где уже в приемном покое нас ждал нейрохирург — консультант, вызванный из института имени Бурденко. Доехав до места назначения, Юра расслабился и потерял сознание. Его на каталке отвезли в операционную.

Я сидела под дверью операционной, застыв, и молилась. Я вела торг с Богом, Иисусом Христом и Пресвятой Богородицей. Я умоляла их, чтобы он выжил, пусть он встречается с Алиной, с другими женщинами, с кем угодно, пусть только живет! Мне казалось, что мои молитвы слышат… Ведь тогда с бабушкой много лет назад получилось! Я жадно вглядывалась в лица медперсонала, который выходил из операционной, пытаясь уловить ответ на свой немой вопрос.

Через три часа Юру вывезли из операционной в реанимацию. Хирург подошел ко мне и сказал, что нам очень повезло. Еще бы чуть-чуть — и все. Юре сделали трепанацию черепа, но, по всей видимости, оказался задет спинной мозг, и, возможно, Юра больше не сможет ходить. Но я уже не слушала его, я была счастлива! Он жив, жив! Это самое главное! Во мне жила самонадеянная уверенность, что я смогу вытащить его из любой болезни, только чтобы был жив! Господи, спасибо тебе! Я в порыве благодарности обняла хирурга и умолила его разрешить мне дежурить в реанимации, рассказала, где я работала раньше. Он не возражал, даже сам попросил медсестер дать мне халат и колпачок для посещения реанимации. Я вошла в реанимационную палату и села рядом с его кроватью. Юра еще не приходил в себя. Я взяла его за руку. Она была холодной, но живой. Его лицо очень изменилось, пухлые губы приоткрылись, и он стал похож на беззащитного, больного мальчишку. Волна нежности и любви затопила меня.