Соня Мармен: Ветер разлуки

Гленко, 1745 год

Этот день мог бы быть первым днем Творения, а мог бы – днем Светопреставления. Совершенно обычный день и в то же самое время – единственный в своем роде, какого никогда не было и не будет. Время… Вечное возвращение к истокам, непреклонное движение к концу, ведь у всего есть свой конец. Но я верю, что конец одного явления всегда становится началом другого, потому что во всем сущем дремлет Вечность.

То было прекрасное утро, прохладное и солнечное, какие нам часто дарит ранняя осень. Полупрозрачный туман ласково обнимал каменистые вершины гор, окружавших ложе речушки Ко, которая спокойно катила свои воды к озеру Ливен. Слушая хрустальное пение воды, разносившееся по долине, я вспоминала свою жизнь, жизнь моих детей и внуков. В жилах моих потомков текла кровь моего народа – живая вода, передающая историю отцов поколению их сыновей и внуков, неистощимый источник, питающий наши корни, чернила, которыми запечатлен факт нашего пребывания в этом мире. Мои дети – вот залог моего бессмертия. Благодаря им мой народ уцелеет в изгнании…

Даже солнце уже не могло согреть мои старые кости… Я сидела на лавке под вишней и слушала шепот листьев, которые так чувственно перебирал ветер, любовалась окрестностями, старалась запомнить яркую голубизну бескрайнего неба. Счастливые и горестные картины прошлого сменяли друг друга перед моим мысленным взором, мягко баюкали меня. Летняя жара сделала свое дело – холмы укрылись великолепным, согревающим взгляд осенним ковром оттенка охры. И пускай я не улыбалась, но в душе моей царила безмятежность. «Ждать осталось недолго…» – повторяла я себе снова и снова. Я не испытывала ни страха, ни сожалений. Небо словно бы опускалось над моей долиной, приглашая меня отдохнуть в своих бесконечных просторах. Загробный мир наконец открыл передо мной свои двери. Там я снова увижусь с Лиамом, любовью всей моей жизни… Я была готова к своему последнему пути.

Детский смех отвлек меня от размышлений. Младшие сыновья моего сына Дункана, близнецы Джон и Александер, размахивая деревянными мечами, играли с товарищами. Их худые голые, испачканные в грязи ноги под выцветшими килтами так и мелькали в пожелтевшей траве. Они были похожи на маленьких жеребят, скачущих на своих еще некрепких ножках, и я невольно улыбнулась.

– Какие они славные! – с умилением пробормотала я, не сводя глаз с детей. – А когда вырастут, станут отважными воинами… если будет на то Господня воля.

Дункан, который сидел рядом со мной, промолчал. Взгляд его блуждал по долине. В свои пятьдесят он был по-прежнему здоров и крепок, невзирая на множество ран, которые ему довелось получить. Две недели назад все мужчины, способные держать в руках оружие, покинули Гленко. Марион, жена Дункана, слегла с сильной горячкой, поэтому он отложил отъезд до той поры, пока недуг не отступит. Последние два дня она чувствовала себя лучше, так что пришло время и ему присоединиться к армии якобитов. Вдохновившись недавним прибытием в страну молодого принца Уэльского, сына Старого Претендента, армия двигалась к Эдинбургу, попутно принимая в свои ряды всех, кто желал раз и навсегда посадить Стюартов на трон Шотландии.

Я поплотнее закуталась в плед. Мои скрюченные от тяжелой работы пальцы дрожали, суставы с каждым днем болели все сильней.

– Как себя чувствует Марион?

– Сегодня ей лучше, и если бы не эта сырость, она бы поправилась быстрее.

– Да, это так… А ты, наверное, уже думаешь об отъезде?

– Наши наверняка догнали армию принца… – прошептал Дункан, обводя взглядом раскинувшуюся перед нами долину.

В стране снова вспыхнуло восстание…

Нельзя сказать, что мятеж охватил все земли к северу от реки Твид, как это было перед битвами при Килликранки в 1689 и при Шерифмуре в 1715. И все же он воспламенил сердца якобитов, разбудил в них страстное желание сбросить ненавистный гнет англичан. Этот огонь пылал в крови у Дункана, как в свое время – в жилах моего мужа Лиама, и, я знала это наверняка, уже зажегся в крови моих внуков…

Со времен последнего восстания прошло тридцать лет, поэтому новое поколение клана знало о нем лишь понаслышке. Старики рассказывали о давних событиях с упоением. Казалось, забылись и горечь поражения, и последствия мятежа, которые тяготели над кланом еще много лет. Нельзя сказать, чтобы репрессии со стороны англичан были особенно жестокими, однако они породили желание отомстить. Ну а время сделало остальное.