Мари-Бернадетт Дюпюи - Возлюбленная кюре

В зале возмущались и свистели, хотя нашлись и те, кто от души радовался такому повороту событий. Однако все это уже не имело значения. Матильда была спасена.

Пришел черед Ролану Шарвазу выслушать приговор. Не увидев Матильды на скамье подсудимых, он испытал внезапную радость: если ее оправдали, значит, и его оправдают тоже. Даже походка его обрела былую твердость.

Прокурор Республики объявил:

– Господин Шарваз, вы приговорены к каторжным работам пожизненно!

Кюре из Сен-Жермен поднес руку ко лбу. После внезапного проблеска надежды приговор показался еще более жестоким.

– Но почему? Почему? – пробормотал он.

В толпе кто-то пронзительно закричал. Шарваз узнал голос Марианны.

– Ролан! – позвала она, не слыша ни злобных выкриков, ни свиста, ни ликования толпы. – Ролан!

Увидев, как тяжело кюре опустился на скамью подсудимых, она хотела подбежать к нему, но жандармы достаточно грубо ее оттолкнули. Девушка отшатнулась, и толпа поглотила ее. Шарваз этого даже не заметил. Для него все было кончено. Его светлые глаза расширились, как если бы он никак не мог поверить в услышанное, а потом наполнились слезами, которые хлынули по щекам и не иссякали еще долго. «Я все отрицал, и доказательств у них не было! – горестно повторял он про себя. – Ну почему это случилось со мной? Пожизненная каторга! Нет, только не это!»

По знаку председателя суда жандармы его увели, но возбужденная толпа в зале и у входа расходиться не спешила.

Увидеть осужденного – вот чего ждали зеваки. Толпа расступилась, и сопровождаемый конвоем Шарваз медленным шагом понуро прошествовал по образовавшемуся коридору. Сестра попыталась помахать ему на прощание, но он ее не увидел, потому что ни разу не поднял головы в этом гробовом молчании. К чему оскорблять и проклинать, если преступник уже покаран, и жестоко?

Все время, пока длилось следствие, и на суде кюре из Сен-Жермен вел себя как и полагается галантному кавалеру, ни разу не упомянув имени Матильды де Салиньяк. Груз их общей вины ему предстояло отныне нести на своих плечах…

Стояла прекрасная, теплая осенняя погода. Солнце играло в прятки с белоснежными облаками, прохладный ветерок шелестел едва тронутой золотом листвой дубов на холме.

Крупный полосатый кот с каменной ограды наблюдал за приближением экипажа, который вскоре въехал в город со стороны Ла-Бранд. И он был не единственный любопытствующий. Несколько горожан с утра с какой-то суеверной настороженностью поджидали возвращения доктора де Салиньяка с женой. Ризничий Алсид Ренар так и остался стоять в дверном проеме церкви, в то время как Туанетта, прижимая к боку ведро с мокрым бельем, предпочла укрыться в тени навеса возле источника.

Матильда еще крепче обняла сидящего у нее на коленях сына и поспешно опустила вуалетку. Ей не хотелось видеть, как на них глазеют горожане, и еще меньше – слышать слова приветствия и отвечать на вопросы.

– Дорогая, ничего не бойся, – сказал ей Колен. – Я приказал кучеру въехать во двор. Сюзанна нас уже ждет.

При виде своего красивого дома и сада, где еще цвели сиреневые астры и поздние розы, молодая женщина подавила рыдания. Исхудавшая, нервная и бледная, она не могла поверить своему счастью. «Я возвращаюсь домой! Это чудо, потому что и я тоже виновата! Меньше, чем Ролан, но виновата, – говорила она себе. – А его отправили на каторгу!»

Она дала себе клятву никогда больше не думать о любовнике – этом «сатанинском кюре», как величала его пресса департамента. Как она и обещала Господу незадолго до суда, отныне она посвятит себя супругу и сыну.

– Ты правда думаешь, что мы можем остаться здесь, в Сен-Жермен, насовсем? – шепотом спросила она.

– Мы поступим так, как будет лучше для нас и нашего сына, – ответил доктор.

Из дома вышла Сюзанна в белом переднике и с радостной улыбкой на устах. Матильда помахала ей рукой. Пять минут – и супружеская чета с молодой служанкой скрылись за дверью дома с затворенными ставнями.

Кот лизнул лапу, почесал ею ухо. Учитель Данкур, прогуливавшийся по улице под руку с женой, указал на него.

– Это кот нашего кюре. Вот кто все знает, но молчит! – пошутил он.

У дома с внешней лестницей чета Данкур повстречала мэра. Господин Фуше со вздохом указал на дом де Салиньяков.

– Вы видели, они вернулись. Как по-вашему, виновата мадам де Салиньяк или нет?

– Спросите об этом кота! – улыбаясь, махнул рукой Данкур. – Но скандалов в городке в ближайшее время не ожидается. Епископат прислал нового кюре, и этот не станет любезничать с дамами – в восемьдесят-то лет!