Мари-Бернадетт Дюпюи - Возлюбленная кюре

– Тем более это верно в отношении кюре. Вы прекрасно меня понимаете.

Они обменялись заговорщицкими улыбками. Скрежет засова прервал беседу: дверь ризницы медленно отворилась, показалось красное лицо Алсида Ренара. Отец Шарваз поспешно начертал указательным пальцем крест на гладком лобике Матильды, после чего она кивнула ему и ушла.

– Господин кюре! – позвал старик, подходя ближе.

– Я тут, мой славный Алсид!

– Вас зовут в деревню Ла-Бранд соборовать умирающего. Уж не мадам ли де Салиньяк это была?

– Может быть. Я не слишком интересуюсь именами тех, кто приходит исповедаться. Единственное, что имеет значение, – это их раскаяние. Что ж, приготовьте все необходимое. Вы говорите, это в Ла-Бранд? Надо поторопиться! Почтовая карета туда заезжает?

– Родственник умирающего дожидается вас у церкви с двуколкой, так что идти пешком не придется, господин кюре!

– Прекрасно! Спасибо вам, Алсид.

Как только ризничий удалился, Шарваз закрыл глаза, представляя волнующий момент, когда он ощутит близость ее тела – трепещущего, готового отдаться тела мадам де Салиньяк. Она станет его любовницей, это решено! Он поцелует ее так, как умеет только он – порывисто и искусно, потом задерет на ней юбки… В том, что все выйдет, как он задумал, отец Ролан не сомневался. У него был опыт по части соблазнения примерных жен, поэтому он был уверен, что каждый отменно сыграет свою роль: он – победителя, она – побежденной.

Ощутив прилив возбуждения, он машинально перекрестился. Его ли это вина, что женщины имеют над ним такую силу? Когда рядом красотка, он забывал обо всем. Дамские туалеты, безделушки, духи и сладкие речи – всем этим уловкам он так и не научился противиться.

Вскоре он уже готов был исполнить свои обязанности священника. Размышления о том, как бы половчее обольстить молодую жену доктора, не мешали Шарвазу делать то, что предписывал сан. Свое служение Церкви он считал ремеслом, которое не лучше и не хуже, чем любое другое.

Матильда проследила глазами за двуколкой, чьи обитые железом колеса подняли на дороге облака пыли, настолько сухой была земля. Все еще взволнованная, она укрылась в тени пресбитерия и некоторое время так и стояла, прижавшись спиной к стене. Общение с кюре Биссетом показало, что некоторые священники не соблюдают обета целомудрия, чем сам Биссет даже имел неосторожность похваляться. Интуиция нашептывала, что и Шарваз относится к этой категории, что не могло ее не радовать.

«Это он! Да, это о нем я столько мечтала! – думала она. – Он кюре, и что с того? Он мне нравится, нравится! Так хочется снова его увидеть, остаться с ним наедине, вот как сейчас, в церкви…»

И она стала думать, как бы это устроить. Думала об этом по пути домой, думала, меряя шагами гостиную и совсем позабыв о времени. Между тем ветер, напоённый ароматами сена и полевых цветов, развевал занавески, а в зарослях боярышника пели птицы.

– Вечер обещает быть чудесным! – проговорил Колен де Салиньяк, входя в комнату и глядя на застывшую на месте супругу. – Если хочешь, можем выйти на крыльцо и полюбоваться закатом.

– Святое небо! С каких пор тебя интересуют такие вещи? – воскликнула она тоном, в котором угадывалась издевка. – Колен, нам нужно поговорить, причем немедленно!

– Я тоже хочу с тобой поговорить, Матильда. Буду краток. Сегодня меня позвали к постели умирающего. Речь шла об отце фермера из Ла-Бранд. Новый кюре тоже приехал, чтобы его соборовать. И он мне понравился. Производит впечатление человека, всецело преданного долгу, сострадательного, доброго, и речь у него очень правильная. Никакого сравнения с отцом Биссетом, который раздражал меня своими манерами святоши и медоточивыми речами. Кюре Ролан, наоборот, внушает доверие.

– Неужели? Это означает, что все запреты сняты?

– Матильда, не притворяйся глупенькой! Хватит того, что мы ссорились из-за Биссета. Хотя я был слишком строг к тебе, признаю́.

– В то время как за мной не было никакой вины, но ты думал иначе!

– Знаю, дорогая. Давай забудем эти неприятные моменты. Господь не наделил бы тебя ангельской красотой, если бы не знал, какая чистая у тебя душа и как целомудренно твое тело! Хотя, признаться, последнее меня очень огорчает… Я разрешаю тебе исповедоваться отцу Ролану. Мы с ним имели беседу, и я узнал, что наш мэр определил к нему своего сына учиться. Думаю, и мы можем водить Жерома в пресбитерий. Прошу только, будь с ним вежливой и сдержанной, ничего больше!