Повергнутая в шок, Николь резко встала, что, наконец, привлекло внимание сплетниц. Тихо ахнув, они, замолчав на секунду, резко сменили тему и, неестественно громко разговаривая, удалились. Николь было не до них. Они называли ее отца чудаком. Да у нее самый лучший отец на свете! Никогда она не слышала, что бы отцы из высшего общества лечили бездомных собак, или отплясывали на праздниках с простолюдинами в ближайшей деревне, или сидели у кровати детей вместо матери или нянек, когда они больны. Отец никогда не любил светских мероприятий, конечно в высшем обществе это могло считаться чудачеством. Это очень раздражало мать. Бесконечные истерики и упреки, в конце концов, вынудили сэра Астлей позволить баронессе посещать светские сезоны без него, тем более, что она все время делала ставку на будущее дочери, возможности устроить которое, он, по ее мнению, лишал девочку своим затворничеством. Конечно, ей было невдомек, что юная наследница барона, совершенно не мечтала ни о каких светских привилегиях. Воспитанная презирающим шум столичных сезонов отцом, носящая в себе наследственность далекого от сливок общества молодого учителя, Николь была счастлива в имении.
Сейчас, вырванная из своих сбивчивых мыслей окликом матери, она решала вопрос: «Что будет, если прямо сейчас спросить мать об услышанном?»
– Я спрашиваю тебя, что ты делаешь здесь, в кустах? – Ингрид кивнула в сторону благоухающих цветов, вглядываясь в бледное и растерянное лицо дочери, не подозревая о творящемся у нее внутри хаосе.
– Я гуляла по саду, девочка вынырнула обратно из суливших укрытие, благоухающих веток. Естественно, она не могла признаться матери, что сначала попросту пряталась в этих кустах. Леди Мэдлоу решила, что Николь «непременно должна спеть» для какого-то маркиза, а мать, обычно не проявлявшая особого энтузиазма в отношении талантов дочери, почему-то именно в этот раз была в восторге от этой идеи. Как девочка не отпиралась, говоря, что еще никогда не исполняла песен на публике и что те песни, которые любит она, вряд ли подойдут к намеченному торжеству, ее не слышали. Мама и Элинор согласились с ней только в том, что ее песни действительно не подходят.
Срочно был вызван учитель, репертуар был утвержден, и Николь только и оставалось, что с досадой приняться за занятия. Выбранные песни все до одной были глупыми и приторными. Пока их приходилось разучивать и исполнять только наедине с мистером Бромли, все было терпимо, но по мере приближения вечера, девочке отчаянно захотелось заболеть или что-нибудь еще в этом роде, лишь бы не выходить перед высшим обществом и не чувствовать себя последней идиоткой, напевая о «розовых цветочках». Но со здоровьем у нее по-прежнему было все в порядке, и никакое другое препятствие не помешало сегодняшнему вечеру. Поэтому, она отсиживалась здесь в саду, в надежде, что о ней просто забудут. Находясь в ступоре от услышанного, она уже слишком поздно попыталась скрыться, увидев приближающуюся мать.
– Знаю я, почему ты здесь гуляешь! – высказалась мать, в очередной раз, намекая на излишнюю скромность дочери. Ей, родившей ее, было совершенно невдомек, что Николь просто искусно изображала из себя скромницу, чтобы поменьше находиться в обществе, которое предпочитала ее мать. – Пойдем! – Ингрид решительно взяла дочь под руку, – Элинор наверняка уже вся извелась в поисках тебя. Сегодня ты произведешь настоящий фурор.
Сомневаясь, что в нынешнем состоянии сможет вообще издать какой-нибудь звук, Николь, как одеревенелая кукла пошла рядом с матерью. Они направились к гостям. Леди Астлей, занятая мыслями о своих дальнейших действиях, совершенно не обращая внимания на странное молчание дочери. Как во сне Николь оказалась в объятиях суетящейся баронессы Мэдлоу, затем у рояля, пытаясь сосредоточиться хотя бы на чем-то. Ноты перед глазами начали расплываться в какой-то причудливый, похожий на картинку в калейдоскопе, узор, несмотря на то, что слез не было.
Грегори, наконец, решил вернуться к гостям. Правда, только лишь для того, чтобы как всегда безупречно вежливо распрощаться. Все еще перебирая в мыслях все известные ему недостатки противоположного пола, он, совершенно, кстати, вспомнил, что давно не навещал одного довольно близкого сварливого родственника, при посещении которого каждый раз всплывала эта совершенно нежелательная для него тема. Но долг звал, имение было неподалеку, и, несмотря на необходимость обсудить в очередной раз его взаимоотношения с женщинами и способ заведения наследника, перспектива оставаться здесь радовала его куда меньше.
Читать дальше