Карен Рэнни: Его единственная любовь

Лэрд Нийл Макрей мог сделать гораздо больше, чем заставить своего внука изменить имя. В его власти было казнить и миловать всех в своем клане, насчитывающем более трехсот человек. Его слово было законом, его приговор – окончательным. Но частенько в его глазах плясали смешинки, а на губах играла улыбка – это означало, что при всей своей власти он не считает себя такой уж важной персоной. Но он свирепо карал обидчиков жителей Гилмура.

Что будет, если Лейтис ему пожалуется?

– Не понимаю, зачем ты это сделал, – сказал Джеймс, глядя вслед удаляющейся сестре. – Она вовсе не такая уж хорошенькая.

Не веря своим ушам, Йен смотрел на братьев Лейтис.

Ее ярко-рыжие волосы сверкали на солнце и ниспадали на спину. Однажды он осмелился дотронуться до них, гадая, обожгут ли они его руку. Она отскочила в сторону и чуть не двинула его по голове, желая наказать за дерзость. Ее ослепительная кожа сверкала, как снег, и только на носу притаилась россыпь мелких веснушек. Ее светло-голубые глаза были широко распахнуты, как окна. Ему хотелось заглянуть в них, чтобы увидеть, что там, у нее в душе.

– Йен с придурью, Джейми, – сказал Фергус. – Потому и поцеловал Лейтис. Это оттого, что он наполовину англосакс? Как ты думаешь?

Йен почувствовал, что краска смущения заливает его щеки. Как всегда при упоминании о его происхождении.

– Я бы жил только здесь, если бы это было возможно, – сказал он, чувствуя, что совершает предательство по отношению к отцу, произнося такие слова.

– Но тогда я очень тосковала бы по тебе.

Нежный смех, сопровождавший эти слова, заставил его повернуть голову. Он увидел мать, одетую для верховой прогулки. На ней была темно-синяя амазонка с широкой юбкой, разделенной внизу на две свободные штанины. Ничего подобного в Англии она не носила. Но здесь, в горах, она предпочитала ездить, сидя по-мужски, и модное дамское седло, сделанное для нее по заказу его отца и считавшееся более пристойным для женщин, могло спокойно отдыхать до лучших времен.

Братья умолкли при приближении его матери. Она не просто графиня и дочь лэрда, подумал Йен, она до того хороша, что мужчины порой останавливаются и умолкают, желая поглазеть на нее.

Ее черные кудри ниспадали на плечи и спину и пахли лавандой. Глаза были такими же пронзительно-синими, как у ее отца. Люди всегда стремились к ней, будто чувствовали, что Мойра Макрей – особенное явление. Мать Йена обладала даром находить прелесть в самых обычных вещах: например, она восхищалась изяществом и тонкостью работы паука, сумевшего сплести кружево из паутины, или красотой ледяных узоров на окне.

Протянув руку, Мойра взъерошила сыну волосы. Он повел головой и освободился от ее руки, смущенный этим проявлением чувств на глазах у друзей. Она понимающе улыбнулась, и он ответил ей широкой улыбкой. Когда они оставались наедине, Йен ничуть не возражал против того, чтобы мать обнимала его за плечи или приглаживала его волосы, откидывая их со лба. Только на людях он считал своим долгом выглядеть более мужественным.

Йен все еще стоял рядом с матерью, когда привели ее коня, и она без видимых усилий вскочила на огромного гнедого.

– Ты не возьмешь с собой никого для охраны? – спросил он, вспоминая недавний приказ своего деда. В окрестностях снова рыскали Драммонды, и никому не дозволялось покидать Гилмур без сопровождения.

Йен никак не мог привыкнуть к постоянным стычкам между кланами. Ведь в Англии все споры землевладельцев разрешались судом после изучения тщательно составленных бумаг или по петиции поверенных.

– Варварство, – довольно часто говорил его отец. – Эти чертовы шотландцы – сплошь варвары.

Но потом его взгляд обращался к жене, и в ответ на ее насмешливую улыбку он тоже начинал улыбаться и замолкал.

Здесь, в Шотландии, Йен привык просыпаться под гневные возгласы его деда, возмущавшегося очередным разбойным набегом. Много раз ему доводилось наблюдать, как сам лэрд вел своих людей по мосту через лощину, и их фигуры в килтах были хорошо видны в лунном свете.

– Никто не может меня догнать, – отвечала его мать с улыбкой. – Кроме того, если налетят Драммонды, то только чтобы захватить коров, пасущихся в долине, или наших овец, но не одинокую всадницу. – Она низко склонилась с седла и прошептала на ухо Йену: – Поменьше беспокойся обо мне, сынок, и больше думай о сюрпризе, который я приготовила к твоему дню рождения. Я вручу его тебе, как только вернусь, – добавила она со смехом.