Элизабет Чедвик: Осенний трон

Рихенза сжала ее руку:

– Конечно позабочусь.

– И поезжай в Париж к Бланке – она теперь Бланш, отдай ей мою корону, ту, что с сапфирами и жемчугом. У жены Иоанна будет немало своих корон и венцов, а эта пусть достанется Бланке. Обещай.

– Да, обещаю. Я знаю, о какой короне ты говоришь.

Их прервал топот юных резвых ног и веселые крики. Это сын Рихензы Томас ворвался в комнату со своим приятелем, и они стали гоняться друг за другом среди мебели.

– Не поймаешь, не поймаешь!

Рихенза сердито накинулась на них:

– Что я вам говорила? Томас, твоей прабабушке нужен покой и тишина. Немедленно найдите себе другое место, чтобы шуметь!

– Пусть играют, – прошептала Алиенора. – Мне приятно их слышать, пока я могу. Они – будущее, и когда еще смогут так веселиться?

– Хорошо, что мальчишки тебя не огорчили, но все равно им пора знать, как надо себя вести. – Обернувшись к ребятам, она строго сказала: – Бабушка не ругает вас, играйте, но не здесь, а во дворе.

Звуки их буйных игр отдалились, но не стихли совсем, потому что дети возобновили игру под окном. Потревоженная голубка на подоконнике захлопала крыльями и улетела. Под веселые детские крики, среди аромата весенней зелени Алиенора закачалась на волнах дремоты.

Рихенза поглаживала ее руку.

– Ты нужна мне здесь, – шептала она. – Что я буду без тебя делать? Как буду жить без твоих советов? Пожалуйста, не бросай меня!

Алиенора едва могла двигать губами:

– Ты должна отпустить меня, милая моя. Ты найдешь свой путь. Мы все должны через это пройти. Просто посиди со мной… и спой. Это все, о чем прошу.

Рихенза неровно дышала, подавляя всхлипы, но вскоре вытерла рукавом мокрые глаза и чистым, ровным голосом запела песню, меланхоличную, как шум дождя.

Алиенора смутно поняла, что в комнате появились еще люди. Наверное, капеллан и аббатиса – она узнала их голоса. Снаружи продолжали кричать и заливаться смехом дети, но это был далекий и угасающий звук. Кто-то еще встал рядом. Она это чувствовала, хотя глаза открыть не могла. Их присутствие ощущалось ею, как дрожь, пробегающая по телу, ибо они пришли к ней не из мира живых, к которому когда-то принадлежали.

Вдруг ее слух обострился, и все заглушил голос Рихензы:

Песню перекрыл хриплый крик кречета, и хотя веки Алиеноры оставались сомкнутыми, она увидела, как Сноуит танцует на своей подставке, привязанная за лапки кожаными шнурками. Птица расправила перья белым веером и захлопала, забила крыльями.

– Освободите ее, – взмолилась Алиенора, но не знала, произнесла ли она эти слова вслух или только подумала. Если и произнесла, то никто ее не услышал, и птица продолжала бить крыльями и бороться с опутинками.

Кто-то вложил ей в руку крест, сухой листвой зашуршали у нее над головой озабоченные перешептывания.

Алиенора попыталась встать с кровати и выпустить птицу, потому что больше не могла переносить ее мучений. Где же ее трость? Почему она не может шевельнуться?

И внезапно осознала, что рядом с ней сидит девушка в платье из шелковой парчи цвета слоновой кости, расшитом золотой нитью. Ее темно-каштановые волосы украшают шпильки с драгоценными камнями. Алиенора подумала, что у нее тоже было такое платье. Девушка улыбнулась ей, и глаза у нее были синими, как море возле Тальмона, и из них лучилась радость, а в гибком теле кипела молодая жизнь. Девушка повернулась в сияющем ореоле волос и драгоценностей и посадила кречета себе на запястье. У нее были изящные узкие ладони, гладкие и нежные. Она отнесла кречета к окну, невидимая для тех, кто столпился вокруг постели Алиеноры. Приподняв юбку, из-под которой выплеснулась шелковая пена камизы, она легко встала кожаной туфелькой на скамью под окном и высунулась в открытый проем. Девушка глянула через плечо на кровать, на людей, стоящих над сморщенной телесной оболочкой, и потом с улыбкой на устах широким взмахом руки послала кречета в бесконечную синеву.