Елена Свительская - Три мужа для Кизи. Книга 4

И вздохнув по-человечески совсем – и люди растерянно смотрели на него, ну, окромя той гордячки, которая в обиде своей ничего не заметила – и Гандаги побежал догонять. И снова люди растерянно смотрели им вслед: как убегает огромный ванар на задних лапах, совсем как человек.

– Как будто то был сам великий Хануман! – ляпнул один малец, лет трёх.

– И от Иши нашей в ужасе убежал! – рассмеялась его сестра.

И люди рассмеялись, но староста кого-то хряпнул по голове – на Гандаги удаляющегося указал, мол, постыдились бы – и смех нервный сразу же усох.

Гандаги притворился, будто уже не слышит. Да, впрочем, усмешки слышать он уже привык. И – о, странная прихоть судьбы – уменье, кровью сердца добытое, то сегодня ему пригодилось. Ровно ушёл, расправив плечи. И несколько селян невольно вспомнили, что глупо кидать в небо пепел – упадёт кидающему на голову. А кто-то вспомнил совет не кидать грязью в луну.

Отойдя далеко в лес, Гандаги обессилено рухнул на землю – Хануман его почти у самой земли подхватил – и, тяжело вздохнув, расплакался.

– Лучше Аравинде о том не говорить! – Хануман посоветовал сочувственно. – Скажешь, просто опять язвили злые шутники. Ведь то отчасти правда. Посмеялась девчонка злая!

– Она просто глупая! – похлопал его по руке старик, опять вздохнул. – Я боюсь, как бы ни навлекла на себя и семью какой-то беды резким своим языком!

– А я и думать о ней больше не хочу! – проворчал Хануман, присаживаясь рядом.

Помолчали они сколько-то.

– Я ведь… я ведь счастья Аравинде хотел! – и Гандаги расплакался.

Сын бога обнял человека, погладил по плечу. Тот, в грудь мохнатую уткнувшись ему, долго рыдал.

Потом, наконец выплакавшись, за поддержку поблагодарил. Сам на колени опять пред ним хотел встать, но Хануман его не пустил.

Проворчал:

– Сил-то побереги! Нам ещё обратно лететь. И, должно быть, Аравинда добрый твой уже заметил отсутствие твоё, волнуется! Ты б хоть успел побыть ещё около него!

– И верно! – Гандаги сел уже отдельно, слёзы утёр. – А то подумает ещё, что я где-то умер, а он виновен, что не нашёл и не смог защитить!

– Да, береги его, – улыбнулся ему сын дэва Ваю.

– Ох… – Гандаги снова вздохнул. – Перекопал гору, а выкопал мышь! Ой, я… прости! Прости, почтенный Хануман.

– Да ничего, – горько улыбнулся тот, – ведь и правда – выкопал мышь! – и рассмеялся вдруг, нервно.

Потом испугался, замолк. Но старик и сам, улыбнувшись, рассмеялся.

Меня разбудили запахи еды. Просто… неожиданно как-то в деревне, где все молчали, запахло едой. Да нет, там же Гандаги и Хануман просто сели сидеть под деревом. Просто в лесу. И еды там рядом не было. Лепёшек свежезажаренных. Овощей с подливкой…

Растерянно глаза разлепила.

Садхир много всего наготовил. И на листьях банановых еду разложил возле меня и младшего брата. Вот, посмотрел на меня, улыбнулся. Я благодарно улыбнулась ему в ответ. Есть и правда очень хотелось.

Мохан сразу же лепёшку цапнул – прежде всех – закатал в неё жареный сыр, обмакнул в подливку. Но… поднёс к моему лицу. Смущённо улыбнувшись ему, откусила кусочек.

Он откусил большущий сам. Но дальше вернул лепёшку ко мне. Так меня покормил и сам поел. Я, взгляд опустив, чтоб благодарно улыбнуться Садхиру – успел же к еде кинуться, пока глава семьи не запретил – случайно напоролась на взгляд старшего мужа. Поллав смотрел на меня задумчиво. Кажется, долго уже на нас с Моханом смотрел.

Садхир толкнул его кулаком чистым в плечо. Легонько.

Шумно выдохнув, мужчина выхватил у него лепёшку с паниром и помидорами из рук. И сжевал сам. Средний брат почему-то вздохнул. Странно, вроде не было повода особого, чтоб злиться. А он злился только в особых каких-то случаях.

Чуть погодя, у нас присел попугай. Мечтательно косился на банан нарезанный.

Я руку протянула, погладила её по перьям зелёным на затылке. Амритью тут же сжала клювом мой палец. Не больно.

– Сейчас-сейчас! – загребла банановые кусочки – лежавшие у Поллава – и протянула уже ей, пристроившейся между меня и Садхира.

Подождала, покуда все не склюнет.

– Наша умница! Спасибо, что нас охраняешь!

Она голову подставила. Нет, спинкой к моей руке. Нежно её погладила.

Резко выдохнул Поллав. Подавился?..

Но, со взглядом встретившись моим, он вообще отвернулся. Не подавился. И ладно.

Я потянулась гладить попугая.

Мохан, нагнувшись, пролез между Амритью и моей рукой. Гладить его на глазах у Поллава постеснялась. Но он же ж обидится!