Елена Свительская - Три мужа для Кизи. Книга 4

– Как будто сегодня твоя Сваямвара! – фыркнула злая соседка.

– Это ты молчи! – Иша прикрикнула. – Это не к тебе пришли свататься! Но… – усмехнулась. – Коли хочешь – иди сама за мойщика полов!

– Значит… – голос дрогнул Гандаги. – Значит ты, луноликая, видишь в сыне моём только мойщика полов?

– Иша, извинись! – Манджу к ней подскочил, сжал её руку. – Как ты посмела орать на старика?! Уважать надобно старость!

– Я – не твоя дочь! – сорвалась Иша на крик. – Я – не твоя дочь – и не смей решать за меня! – слёзы стекли по щекам её. – Неужели… неужели, ты поклялся защищать меня моим родным… чтобы отдать за шудру? Мойщика полов?!

– Знаешь, девочка… – старик вздохнул – и притихли люди смущённые, да она притихла, сердитая – и тихо продолжил: – По правде говоря, из какого рода и из варны какой мой Аравинда – я и сам не знаю.

– А сказали – он ваш сын! – Иша прищурилась насмешливо. – Значит, соврали?! А только что говорили, что не хотите семью новую с вранья начинать!

Гандаги потрясённо замолк, пойманный на невольной лжи. То есть, не совсем лжи.

– Я лишь подобрал его, младенцем плачущим, но вправду всегда верил и говорил всем, что он мой сын! – старик выкрикнул, невольно сжав кулаки.

– Но вы обманули меня! – усмехнулась опять Иша, зло.

Он молчал, тяжело дыша, сжимая и разжимая кулаки.

И люди молчали, стыдясь того, что увидели. Что за жестокая девушка! Никто брать её не хотел – из-за славы дурной её распутницы-сестры – и ни к чему девке гордой ещё привередничать, радоваться надо, что кто-то захотел взять в свой дом женой! А она посланника – самого отца жениха – дерзнула оскорбить! Мол, соврал он!

– Да разве ж это ложь?! – проворчал друг Манджу, что их приютил и отдал девушке свой дом, жить с его незамужними дочерьми – жена-то его ушла как сухагин – а теперь застыдился невольно, что их позвал, что друга решился принять. – Да, не по крови они отец и сын, но разве то важно? Живут одной семьёй!

– Да муж и жена разной крови, но после свадьбы, чрез горе и радости пройдя, становятся едиными! – и Манджу уже не выдержал: страшно стыдно стало ему перед стариком.

– Я не хочу становиться женою мойщика полов! – Иша отчаянно расплакалась. – Не хочу! – на колени упала перед Манджу – хотела схватить его ступни, но отшельник невольно отодвинулся. – О, не отдавайте меня ему! Вы же… вы же обещали заботиться обо мне моей сестре!!! – злобно прищурилась. – Что за саньясин вы, коли слова своего не держите?!

Кто-то уже глаза опустил, не в силах смотреть уже на неё.

– Если вы – саньясин, вам нельзя оскорблять и мучить живых существ! – рыдая, прокричала Иша. – О, не отдавайте меня за мойщика полов! Я женою шудры стать не хочу!

– Я не знаю, из варны какой мой сын!!! – перекричал Гандаги её.

И все смущённо застыли от крика его. И даже она. Но она – сердито.

– И кожа у Аравинды моего очень светлая! – сердито продолжил Гандаги. – Он не похож на шудр. Но, впрочем, раз эта дева не видит в нём никого иного кроме как мойщика полов – и видеть никого более в нём не хочет – то и я не хочу её принуждать жить с ним вдвоём!

Едва не сказал: «И видеть больше её не хочу!». Обезьяна смущённо поднялась на задние лапы, похлопала его по спине. Он, улыбнувшись грустно, похлопал её между ушей.

– Ты не при чём, Хануман! Просто… не люб он ей, – сердито всё-таки на гордячку взглянул. – Она никогда прежде не видела его и толком ничего не знает о нём, но он ей уже не люб! – сжал запястье своего ванара-спутника. – Пойдём, Хануман.

«Грязь с полов смывает, а обезьяну свою назвал Хануман!» – с усмешкой кривою подумала брошенная невеста. Но, впрочем, страшно рада была, что и отец жениха уже сам не хочет её видеть.

– Пожалуй, я сына любимого не предам! – Гандаги вдруг выпрямился – насколько мог – и расправил плечи. – Я сам буду считать, что полы храма – тоже святое место. Если и благословение какой-то девушке отдам, то только той, которая согласна будет с ним и со мной!

И, развернувшись, прихрамывая, прочь пошёл.

Хануман – настоящий совсем – обернулся, смерил деву наглую укоризненным взором, но всего, что сказать хотел, не сказал. А уж он – ученик самого Сурья дэва – мог бы много сказать! Если б хотел. Хотя бы встать в позу, вскинуть гордо голову, да по-человечески сказать – он умел – что если пнуть горшок, то выплеснется содержимое. И посмотреть бы, как лица вытянутся у людей, когда поймут, что он – не обыкновенная обезьяна!

«И вообще, я сын бога, царя ветров! – подумал обиженно Хануман, с ненавистью уже посмотрев на неё. – Да… вот и выплеснул содержимое кувшин! Но кем я буду, если стану орать на неё? А то ещё люди поймут, что неспроста Гандаги звал меня Хануман?.. И… что… все годы службы великому Раме пойдут попугаю под хвост от того, что потом постыдно разорался на глупую деву? Хотя, конечно, люди запомнят её: ту, что не признала самого Ханумана, слугу аватара великого Вишну! Но я славою её осчастливить не хочу совсем!»