Барбара Мецгер: Идеальный джентльмен

— И ты помолвлен. Желаю тебе всего хорошего. Может быть, леди и склонна к хвастовству, но ее приличное приданое должно обеспечить тебе достойную медицинскую…

— Нет.

Стоуни покачал головой. Бренди не могло так быстро повлиять на его мозг.

— Нет… что?

Брисбен уставился на носки сапог.

— Нет, я не женюсь на дочери графа.

— Но ты же джентльмен, ради всего святого!

— Который собирается жениться на любимой женщине, клянусь честью.

— Честью? Честь требует, чтобы ты женился на… Как там ее зовут?

— Леди Валентина Паттендейл. Такая у них фамилия.

— Хорошо. Что ж, ты погубил репутацию девушки. Вероятно, она захочет выйти замуж в день святого Валентина, так что у тебя будет почти год, чтобы полюбить ее.

— Ты не понимаешь. Я люблю другую. Я дал ей слово.

Стоуни налил себе еще бокал. В этот раз он вспомнил, что нужно налить еще и гостю.

— И ты никогда не думал, что стоит сообщить мне об этой юной леди?

— Для чего? Я еще не могу позволить себе жениться на ней, так что официально между нами ничего нет. Ее опекун не одобряет меня.

Виконт с облегчением вздохнул.

— Что ж, в этом-то все и дело. Никакого объявления в газетах, ни кольца на ее пальце. Нет, все в порядке, ты можешь жениться на леди Валентине.

— Нет.

— Черт побери, кто-то должен жениться на этой треклятой девице! — Стоуни со стуком опустил бокал на стол.

Капитан отводил глаза от Стоуни. Молчание окутало их словно саван. Наконец Брисбен произнес:

— Граф нанесет тебе визит завтра утром. Или это сделают его секунданты.

— О, Боже. Знаешь, это ты должен встретиться с ним.

— Нет.

— Ей-Богу, парень, ты не можешь все время твердить «нет»! Все, что делает нас джентльменами, требует предоставить графу зятя или удовлетворение. Он имеет право на то или на другое, будь я проклят.

Брисбен поднялся. Он слегка покачивался из-за поврежденной ноги, но стоял прямо, с солдатской выправкой.

— Война научила меня тому, как мало значит джентльменский кодекс поведения. Она научила меня ценить жизнь, включая свою собственную, и тому, как ужасно отнимать ее у другого. Кроме того, я не думаю, что леди на самом деле была больна. Нет, я не стану встречаться с Паттеном на дуэли. Или на ступенях церкви. Я покидаю Лондон сегодня вечером. Я просто зашел предупредить тебя — и принести сожаления.

Сожаления? Этих сожалений у Стоуни уже набралось столько, что хватит на всю жизнь — или на те несколько дней, которые у него остались перед тем, как граф Паттен пустит пулю ему в сердце.

Граф Паттен, по понятным причинам, был близок к апоплексическому удару. Его дочь не только погублена нищим солдатом, но он еще и заплатил этому искалеченному ублюдку, чтобы тот не подпускал к ней охотников за приданым и распутников! В довершение всего, этот нищий, безземельный, нетитулованный бывший офицер отказывается жениться на девчонке!

— Меня не волнует, помолвлен ли этот негодяй или вернулся на передовую. Я получу мужа для дочери — или свой фунт плоти.

Лицо графа становилось краснее с каждым ударом кулака по столу виконта Уэллстоуна. К счастью, графин с бренди давным-давно опустел, так что напиток все равно не прольется на внезапно опустевший ежедневник Стоуни. Граф, как оказалось, провел всю ночь в клубах, громко выражая свое неудовольствие. Отмененные приглашения прибывали в Уэллстоун-хаус все утро. Кто доверит своих родственниц подобному негодяю? Какая женщина захочет, чтобы ее видели с человеком, чьи услуги и улыбки можно получить только за плату?

Граф Паттен ничего не упустил во время своего разноса. И при нарушении конфиденциальности тоже. Вместе с отмененными приглашениями лорду Уэллстоуну швырнули на порог два его букета, и один раз даже ударили по лицу. А затем последовали слезы Гвен. На этом фоне дуэль выглядела предпочтительнее.

Как оказалось, пистолеты на рассвете станут недостаточно суровым наказанием за грехи Стоуни. На этот раз Паттен погрозил кулаком в нескольких дюймах от носа виконта.

— Вы! Ба, да вы ничуть не лучше, чем этот трусливый солдат.

Невзирая на оскорбление для собственной чести, Стоуни вынужден был вступиться за своего друга.

— Если вы имеете в виду капитана Брисбена, то он — один из самых храбрых людей, кого я знаю, и он следует более высокому кодексу чести, чем мы с вами можем понять. Он едва не потерял ногу, да и саму жизнь, сражаясь за нашу страну. Как вы можете называть его трусом?

— Его ведь здесь нет, не так ли?