Айжан, жена хана Берке, рожает мальчика. Устинья меняет родившегося ребенка на мертвого, чтобы наследником был только крепко полюбившейся ей Менгу-Темир. Менгу-Темир, понимая, что сильно впал в немилость, сбегает и объединяться с Хулагу.
Берке становится плохо. В присутствие лекаря и муллы Ибрагима он назначает Ногая своим приемником. Ногай получает письмо от Менгу и едет на встречу с ним. Менгу говорит, что объединился с Хулагу и предлагает Ногаю уступить ему власть, дабы не разжигать междоусобную войну. Ногай соглашается. За Хулагу остаются занятые монгольские земли.
В чём её вина, в чём моя вина?
Где сейчас она, с кем сейчас она?
Девушка с глазами цвета неба,
Счастье с волосами цвета льна…
(В.Курас)
В полутемный шатер Ногая-аги, главного военачальника великого хана, вошел воин в полном боевом облачении.
Вошел дерзко, без спроса. Ногай же был облачен в длинный и простой халат — он уже готовился ко сну.
Это был вызов. Лицо бойца не было видно под шлемом. Может, Менгу-Темир решил убрать его, перестраховаться.
Таковы порядки в Орде: всегда будь начеку. Ногай сжал кинжал, что висел на поясе просторного халата.
— Кто ты? Как ты посмел войти? — на вопросы воин не ответил, а начал медленно снимать пластину доспеха.
Она звонко брякнула о землю. Ногай напрягся, готовый ко всему. Воин вскинул руки, снял с головы шлем, а за ним шерстяной подшлемник; разметались по плечам длинные золотые локоны, и Ногай увидел их: глаза цвета неба.
Вслед за подшлемником полетела и кольчуга, осталась лишь рубашка. Ногай, завороженный, продолжал глядеть на воина. Деву-воина. Недопустимая, невозможная… манящая. Разве может женщина вот так в глаза смотреть мужчине, как равная?
Цвет глаз ее так необычен, он сводит с ума. Страсть поет свою песню, древнее как мир желание закипает в крови хана, и все остальное меркнет в его мыслях.
Ногай идет к ней. Он уже так близко, что чувствует ее горячее дыхание. Девушка решительно сбрасывает холщовую рубашку. В жар бросает главнокомандующего: вот она, совсем рядом. Грудь ее обмотана широким полотном.
— Вот, как ты пряталась, — усмехается Ногай. Рука его тянется к девушке, он касается пальцами ее горячей гладкой кожи.
Девушка закрывает глаза, вздох, хан ощущает ее дрожь.
Как же давно ему хотелось это сделать! Он наклоняется, целует ее шею. Его рука скользит по ее плечу, за спину, он ищет узел — находит.
Умелыми пальцами развязывает, ощущая снова ее трепет и вздох. Военачальник разматывает медленно полотнище со столь вожделенного им тела, ткань падает вниз, к рубашке, высвобождая налитую девичью грудь.
Тут уж терпение сдает у военачальника, прижимает крепко к себе он прекрасную деву, едва ли не оставляя на коже ожоги от поцелуев, руки его скользят без разбора по женскому телу.
Девушка хватается руками за воротник его халата, изгибается, стонет. Тянет ордынец с ее бедер походные серые штаны. Вот она вся перед ним, только его.
Руки девы обнимают, стягивают халат с хана. Горячие тела их соприкасаются.
Ногай находит, сжимает ее упругую большую грудь и валит девушку он на топчан. Еще миг, и овладеет он ею, такой желанной… Но настигает его тьма, и Ногай-ага просыпается в горячем поту. Наваждение…
Такие сны вызывали в его сердце небывалую доселе тоску. Он злился на себя за эту слабость.
После такого жаркого, безумного сна приказывает он седлать коня и скачет по степи долго-долго, пока не заалеет небо.
Как в детстве, еще мальчишкой, любил он на полном скаку отклониться на круп коня, раскинуть руки и почувствовать себя вольной птицей.
И смотреть в небо, бескрайнее, бесконечное, как степь. В такие минуты ощущал он покой и легкость.
Но и здесь ждал его подвох — алый цвет сменялся вскоре на ярко-голубой. Бескрайнее синее небо напоминало ему ее глаза. Настя…
Рвется небо о серый шпиль,
Ветер гонит седую пыль.
Триста долгих тоскливых лет
Над степями кипит ковыль.
Триста лет, пыль веков госпожа,
Я живу эту боль сторожа.
И в тумане столетий ваши глаза —
Как смертельная вспышка ножа.
(Альвар)
Совсем незаметно пришла в Орду осень. В морозном утреннем воздухе уже явственно ощущались пряные запахи степи. Главнокомандующий нового великого хана, стоя на возвышении, следил за тренировкой лучников. Где-то вдали слышались удары бубна и горловая песня шамана. Тренировка шла вяло. Лучники то ли не проснулись, то ли озябли — стреляли из рук вон плохо.
Читать дальше