Элли Комаровская - Глаза цвета неба

— Сегодня ты опозорил меня! — сказал ему отец. Тогда Ногай подумал, что лучше бы его еще раз высекли, чем слышать такие слова от отца. — «Твоя семья — это Орда, а Великий хан — твоя вера! Запомни, или превратишься в ничто! Дела призывают меня вернуться в мои земли. Я не смогу быть рядом, чтобы опекать и защищать тебя. Ты не законный наследник, никогда у тебя не будет права на ханство, на богатое имущество, ты можешь стать великим воином или стать никем».

Слова эти тогда крепко резанули Ногая.

«Как это его семья — Орда?! Отец отказывается от него?» Ногай лишь много лет спустя узнал, что отец переживал за него. Мулла Ибрагим рассказал Ногаю, уже после смерти отца, что тот приходил к нему и просил присмотреть за сыном со словами: — «Он горяч и упрям, и ему нужно будет мудрое слово».

Но тогда же, после наказания, Ногай был опустошен и раздавлен. Его терзало презрение отца, чувство вины перед мальчишками из десятка, злость на свою глупость и ребячество.

Через два года от новоприбывших мальчишек, что были из его улуса, Ногай узнал, что мор забрал его мать, и ему некуда стало возвращаться. Он усмирил свое сердце, и все желания его сосредоточились на том, чтоб стать лучшим воином, дабы отец гордился им.

Все эти размышления прервал появившийся в зале приемов Менгу-Темир. Ногай приветственно поклонился. Встреча между Великим ханом и его военачальником вышла натянутой.

— Я заключил союз с Хулагу. Как ты посмел? — без всякого вступления набросился на него Менгу-Темир.

— Я не заключал с этим шакалом союзов! — гордо ответил Ногай. — Хан Хулагу — подлый предатель. Я поклялся Великому хану Берке, что отомщу Хулагу за наше поражение, ведь он покусился на наши земли, забыл о страхе и уважении. Забывший же о страхе всегда захочет кусок богаче.

— Ты не сказал мне о своих планах, а я — Великий хан, не забывайся, Ногай.

— Я не верю тебе, Менгу-Темир — тихо сказал Ногай, и, поклонившись, вышел из залы.

В ту ночь Ногай пил со своими воинами и в шатер свой не пришел. Напрасно ждала его Айшат. И свечи все догорели…

Айшат была обнаружена Ногаем утром уже мертвой, уши и нос ее были в крови, возле рта была пена.

Тогда многие стали обвинять Менгу в попытке убийства не угодившего военачальника. Не любившие Менгу-Темира воины начали возмущаться, Орда закипела. Тут-то как раз помогла Устинья: у нее везде были глаза. Прознала она, что нет дорогих браслетов с каменьями у Луноликой, да и на рынке вроде видели, как прислужница ее к Айшат подходила. Намекнула она только о своих подозрениях Великому хану, как сразу же провели обыск у жены Менгу. Не нашли в сокровищнице у нее дорогих подарков. Запытали ее прислужницу, та во всем созналась.

Казнили племянницу хана Хулагу за ее попытку убийства Ногая и за покушение на Великого хана. И в гареме вновь воцарилась Устинья.

Ногай был опечален утратой и подозревал, как и все поначалу, Менгу. Думал он много обо всем произошедшем. Разве могла женщина своевольно на такое решиться? Он вспомнил о смелой и отважной Насте, о своенравной и мстительной жене Берке — Кехар. Все это приводило его к мысли, что бывают умные и решительные женщины, но они опасны для мужчин. Открытого столкновения между Менгу-Темиром и Ногаем так и не произошло, но и вести себя независимо и гордо главный военачальник не перестал.

Своевольный Ногай, перезимовав, засобирал людей в новый поход, сказав Менгу, что хотел бы посмотреть южные земли. Устинья нашептывала, что надо отпустить его для избежания смуты среди людей. Лучше, если он будет подальше.

Решению своему Ногай не изменял и на Русь так и не пошел. Пришлось Менгу самому разбираться с русскими князьями. Прописал он в ярлыке права на сбор дани для баскаков, и начались для славян тяжкие времена.

Десять лет провел Ногай в походах, и не знал он поражения. В армии же его росло число недовольных, так как приходилось отдавать не бывшему в чести Великому хану Менгу-Темиру лучшее из добытого. Ногай знал об этих настроениях, но открыто не поддерживал. «Еще не время,» — думал он.

«Я отпускаю тебя». Эти слова снова и снова крутились в голове Насти. «Я больше никогда его не увижу!» — темное отчаяние накрыло ее.