Блайт Гиффорд: Дева и плут

— Я благодарен брату, но о своем исцелении хочу попросить сам.

— Что за… — вполголоса пробормотал Ричард.

Гаррен привстал, готовый уверовать в чудо. Если бы увидеть Уильяма здоровым и сильным как прежде… Закрывшись ладонью от солнца, он повернулся к двери и увидел в проеме силуэт Уильяма, которого — исхудавшего и бледного как привидение — поддерживали под руки слуги. Еще один держал наготове оловянную кастрюлю.

По толпе пронесся вздох. Потом руки задвигались, творя крестное знамение, словно паломники увидели перед собой вылезшего из гроба покойника.

Жестом Уильям повелел слугам идти вперед. Толпа расступилась, и его поднесли к алтарю, где над ним склонилась мать-настоятельница. Ричард, раздраженно поджав губы, не двинулся с места.

Аббат взволнованно закатил глаза, спрашивая у неба подсказки.

— Благодаря вашим чистым устремлениям Господь даровал графу силы. — Он повысил голос: — Паломники, молитесь о чуде!

Уильям поднял руку.

— Я благодарен… за ваши молитвы.

У Гаррена защемило сердце. Еще недавно голос Уильяма был ясным и сильным, теперь же он напоминал старческое сипение.

— Я распорядился, — продолжал граф, — снабдить вас запасом еды на первый день.

— Вы очень щедры, лорд Редингтон, — сказал аббат, а Ричард насупился.

Уильям слабо повел кистью, словно отгоняя дым.

— Да будет всем известно, — он перевел дыхание, — что Гаррен принял паломничество вместо меня и несет с собой мое послание Блаженной Ларине.

Он схватился за живот, отвернулся и его вырвало в подставленную слугой кастрюлю. Гаррен прикрыл глаза, словно страдания Уильяма могли прекратиться, если на них не смотреть. Словно таким образом он мог повернуть время вспять.

— Давайте же помолимся о здоровье лорда Редингтона и о том, чтобы сэру Гаррену сопутствовал успех в его предприятии, а после я благословлю ваши посохи и вручу вам testimoniales , — поспешил произнести аббат.

Гаррен принял паломничество вместо меня . Что же они теперь о нем думают?

Доминика одарила его улыбкой, а остальные паломники застыли в священном трепете, точно он и впрямь был посланцем небес.

Все, кроме настоятельницы и Ричарда.

Прижавшись лбом к алтарной ограде, Доминика пыталась сосредоточить мысли на Боге. В конце церемонии аббат благословил ее посох поцелуем, и она тоже прижалась губами к сырому, плохо очищенному от коры и сучков, древку.

Затем ей вручили сопроводительное письмо от епископа — свиток с несколькими строчками, которые как по волшебству превращали человека в настоящего пилигрима. Пальцы Доминики покалывало от волнения, когда она прятала свиток в котомку, где уже лежали ее письменные принадлежности — перо, чернильница и обрывок старого пергамента. А еще ей не терпелось поскорее остаться одной и сравнить почерк писца со своими буквами.

Она опустила голову и спрятала лицо в ладонях. Прислушалась к голосу Бога, стараясь не отвлекаться на присутствие Спасителя. Вдруг он наблюдает за нею? Проверить она не решалась. Он казался крепким и несгибаемым, как посох в ее руках — человеком, на которого можно опереться. Наконец она покосилась на него сквозь пальцы. Он тоже держал посох, но держал его как оружие и выглядел при этом так, словно ему не нужна была никакая поддержка — ни друзей, ни даже Господа.

Она крепко зажмурилась и напомнила себе, зачем собралась в путь.

Прошу тебя, Господи, подай мне знак, что я призвана служить Тебе и распространять слово Твое .

Доминика хотела прибавить «на понятном людям языке», но решила пока не смущать небеса дополнительными просьбами.

Открыв глаза, она взглянула на графа. Слуга вытирал с его лица пот. В разгар Черной смерти Господь пощадил лорда Уильяма, но забрал его отца, старого графа. Люди долго, много недель оплакивали его смерть. Она помнила, какими красными и воспаленными от слез стали глаза сестры Марии. Но его сына небеса пощадили, а спустя годы направили Спасителя, чтобы тот спас его снова.

Она помолилась о здоровье графа. Он был хорошим человеком, достойным Божьей помощи. И ее помощи тоже.

Прозвучало последнее «аминь». Паломники встали и, опираясь на посохи, вереницей потянулись к дверям. Проходя мимо графа, каждый останавливался и благодарил его за дневной запас еды.

Когда к нему приблизилась сестра Мария, он поблагодарил ее за работу над псалтырью, которую сжимал своими скрюченными пальцами.

Сестра ласково, с материнской заботой, отвела прядку тонких светлых волос с его покрытого испариной лба. Многие нынче побаивались к нему прикасаться. «Проказа», — шептали люди при виде розовато-белесой сыпи, которая покрывала его кожу.