Сандра Паретти - Роза и меч

Силой он заставил себя встать.

– О черт, я действительно должен торопиться, меня ждут. Каролина, ты колдунья. – Летерп пригладил волосы, одернул мундир и тут заметил на полу кофр.

Перехватив его взгляд, Каролина пояснила:

– Мы покидаем Розамбу и едем в наш парижский дом. Отец считает, что он нужнее сейчас в Париже, что он может еще быть полезен Наполеону.

– Мне надо срочно поговорить с твоим отцом. Нужны кареты и лошади, самые лучшие, для императора!

– Он должен бежать? Битва проиграна?

– Нам пришлось все бросить. Этой ночью мне надо добраться до Сен-Дизье.

– Подожди секунду. Я пойду с тобой к отцу. – Каролина исчезла в гардеробной.

Когда она вернулась, на ней было закрытое шерстяное платье цвета лаванды с единственным украшением – дорогой античной камеей.

Летерп спешил своих людей на дальнем хозяйственном дворе возле башни. Паренек-конюх наполнил каменную водопойную колоду свежей водой из колодца с журавлем и притащил ясли с овсом. Солдаты обтерли своих взмыленных лошадей и уселись на землю вокруг небольшого костра. Примчалась Марианна с корзиной и начала раздавать солдатам вино, ветчину и хлеб. Видно было, что люди голодны, они жадно хватали еду и торопливо, по-походному ели. Летерп, к которому Марианна подошла после всех, отмахнулся. Ему было не до еды.

– Дайте мне! – Один из солдат вскочил, выхватил у Марианны из рук бутылку с вином и встал перед Летерпом. Это был Перан, старый вояка с безумным, изъеденным оспой лицом. – Здешний замок можно было бы превратить в отличный опорный пункт, а? – Он опрокинул бутылку над своим ртом и выпил ее всю до дна.

Перан раздражал Летерпа, но он промолчал. Потому что не хотел связываться со старым воякой, который слыл в отряде за ненормального. А тот еще ближе подошел к нему:

– Партизанская война! Понимаешь… Надо сделать, как русские: все поджечь, чтобы врагу ничего не досталось. – Не мигая, он смотрел в догорающий костер, и в его пьяной голове зрело решение…

Арси-сюр-Об все еще полыхал. Каролина прижалась лицом к окну кареты. Перед ее глазами стояли картины их отъезда… Симон, согнувшийся под тяжестью кофра; отец с огромной связкой ключей, закрывающий все двери и ворота; плачущая Марианна с красным шерстяным платком на плечах, их верная ключница и мастерица на все руки, бредущая в ночи, чтобы найти пристанище в доме своего брата. И, наконец, Месяц, ее любимый вороной жеребец с белой звездой на лбу, радостно заржавший, когда Симон вывел его из конюшни и пристегнул к лошади Альбера.

За окном мелькали лоснящиеся конские крупы, разноцветные мундиры, время от времени появлялось напряженное, измученное бессонной ночью лицо Альбера.

Три кареты для Наполеона, карета и хозяйственные повозки графа ехали по парку, прилегающему к замку Розамбу. В этих местах Каролина выросла, сюда ее семья выезжала из Парижа каждое лето, а иногда проводила и зиму, как в этом году. На посыпанных гравием дорожках мама учила ее ходить. В пруду около турецкого павильона они со старшим братом купались в жаркие дни и однажды она чуть не утонула. Ее спас Филипп. А вот каменные изваяния у фонтанов в конце парка… Ребенком она горько оплакивала их, думая, что это заколдованные люди. Как давно это было…

Они миновали парк и выехали на открытую местность. Вдоль ручья был сооружен свод из Ветвей, сплошь увитый дикими розами. Там Альбер впервые поцеловал ее, там под его ласками в ней впервые проснулась женщина.

Ночь была холодной. Каролина протерла запотевшее окно. Альбер по-прежнему скакал рядом с каретой. Она пыталась разглядеть его лицо, но не могла различить ничего, кроме темного силуэта на фоне полыхающего неба. Каролину знобило, и вдруг ее охватил ледяной, полный дурных предчувствий страх за своего жениха. Ей захотелось остановить карету, вскочить на Месяца и поскакать рядом с Альбером!

Отец сидел напротив, держа руки на коленях, погруженный в свои мысли. Он, воин по природе, не знавший поражений, вынужден теперь быть в стороне – годы и болезни от старых ран сделали свое.

– Война – это что-то ужасное! – Каролина чувствовала себя вытолкнутой в холодный, неуютный мир, наводивший на нее уныние.

Когда отец откликнулся из темноты, ей стало немного легче.

– Конечно, ужасное, но одновременно и человеческое. Ведь человечество воюет испокон веков. Во всем живом изначально существует это стремление к борьбе, между всеми людьми, даже любящими друг друга. – Немного помолчав, он продолжил. – Твоя мать была тихой, кроткой женщиной, но я уверен, что в каждой своей молитве она просила Бога, чтобы он обуздал меня. Она хотела видеть меня более мягким, покладистым и даже слабым… А я хотел оставаться самим собой. Это тоже борьба…