Эллен Марш: Великолепие шелка

Воцарившееся на короткое время молчание нарушалось лишь потрескиванием дров в камине. Первой заговорила Чина.

– Даже если бы я и захотела вернуться домой, то не смогла бы сделать это, – молвила она, – у меня просто-напросто нет для этого денег.

Ей нелегко было произнести эти слова. Но отличавшие ее прямота и честность пересилили гордость, и к тому же для нее не имело никакого смысла лгать, тем более Анне, которая, как помнила Чина, оставалась все эти годы преданной ее компаньонкой и другом.

– О, моя дорогая, деньги-то у тебя, разумеется, найдутся! – воскликнула Анна многозначительно. – Лорд Линвилл, без сомнения, отписал тебе немалую сумму в своем завещании. Во всяком случае, на обратную-то уж дорогу хватит.

В глазах Чины вспыхнула неожиданная надежда.

– Ты и в самом деле полагаешь так?

– Не думаешь же ты, что он забыл о тебе!

Чина улыбнулась горячности Анны. Однако ее наставница, несомненно, была права, дядя Эсмунд не мог забыть свою любимицу. Хотя граф делал все от него зависящее, чтобы жила она в радости, ему было ясно, что родным домом для нее всегда будет Бадаян. И действительно, если бы не его искренняя любовь и нежная заботливость, долгие годы, проведенные ею на чужбине, были бы просто невыносимыми.

Как медленно тянулось время после ее прибытия в Англию! Недели казались месяцами, месяцы – годами! И как бы ни пыталась Чина пореже вспоминать о своей родине, ей казалось, будто не было ни минуты, когда бы она не грезила о далеком острове ее детства. И в самом деле, перед ее мысленным взором постоянно всплывали и белый песок вдоль морского прибрежья, и пронизанные душными испарениями джунгли, и высокие горы, и величественный простор океана. Она старалась не думать о том, что сырой и унылый климат Англии напоминает ей то и дело с издевкой об оставшихся в прошлом тепле и солнце, которых ей так не хватало теперь.

Самыми тяжелыми для Чины оказались годы, проведенные ею в семинарии миссис Крэншау, как называлось среднее учебное заведение для молодых леди, расположенное в самом сердце графства Кент и обязанное своей блестящей репутацией в основном очаровательным, вылощенным манерам его выпускниц, в чьих лицах нельзя было заметить и тени страданий, пережитых юными воспитанницами, особенно Чиной Уоррик, в толстых, поросших плющом стенах этого почтенного учреждения.

С первого же дня своего пребывания в семинарии она стала изгоем, причиной чему послужили не только ее огненно-рыжие волосы и непривычно темный цвет кожи, но и тот весьма прискорбный факт, что прадед Чины по отцовской линии – сэр Кингстон Уоррик, известный в свое время проходимец, – вынужден был покинуть Англию после того, как, если верить слухам, избил до смерти одного джентльмена. Кроме того, сказалось на ее положении и то обстоятельство, что родилась она на далеком острове в Индонезии – стране язычников, хотя, с одной стороны, появление ее на свет в экзотическом крае придавало ей ореол романтичности, с другой оно же возводило незримый барьер отчужденности между Чиной и остальными воспитанницами. И в глазах ее язвительных школьных подруг она всегда оставалась смешной и нелепой.

Растопить лед отчуждения не сумели прирожденное ее дружелюбие и добросердечность. К тому же яркая, броская красота девочки не располагала к Чине и содержательницу семинарии Оливию Крэншау, придерживающуюся строгих викторианских правил, имевшую характер ограниченный и педантичный, чрезмерно щепетильную в вопросах морали и полностью лишенную чувства юмора. Правившая своими подопечными в мрачной уверенности, что следует подавлять любые проявления возвышенных, не предусмотренных регламентами чувств, она яростно ополчилась на это странное маленькое существо с буйными рыжими волосами и неземными зелеными глазами. Взращенная любящим, хотя и не осознавшим в должной мере свою ответственность отцом, который не видел ничего дурного в том, чтобы учить дочь плавать и стрелять, ходить босиком и даже ругаться на разных языках, начиная от греческого и кончая китайским, и при этом забывал о других, куда более важных знаниях, Чина оказалась трудновоспитуемым ребенком, однако Оливия Крэншау, продемонстрировав исключительную настойчивость, все же победила в конце концов.

Чине часами приходилось вызубривать до изнурения уроки в душных классных комнатах, тогда как другим девочкам разрешалось в это время гулять в живописных окрестностях семинарии. В результате в свои двенадцать лет она познала на собственном опыте гнет жесточайшей дисциплины и испытывала постоянную горечь от сознания того, что в направленных на нее глазах главной попечительницы леди Крэншау сквозит неизменно одно недовольство. Столь дорогие для нее памятные вещицы, привезенные с собой из дома, – причудливые морские раковины, собранные ею на берегу рано поутру в самый день отъезда, нитка коралловых бус, подаренная ей старым учителем Тан Ри как амулет, призванный защитить девочку от злых духов, – были все до единого безжалостно отобраны у нее с обещанием вернуть их после того, как ее успеваемость и проявляемое ею прилежание заслужат хотя бы оценки «удовлетворительно». Легкие свободные платья из шелка, с которыми прибыла она в Англию, выглядели в глазах воспитательницы шокирующими добропорядочную публику варварскими одеяниями и посему также были насильственно изъяты у Чины, коей предписывалось отныне носить в обязательном порядке сковывавшие движения панталоны, передники и нижнее белье, вызывавшее невыносимый зуд и болезненные покраснения на коже.