Эллен Марш: Упрямица

Она хихикнула, и на щеках заиграли соблазнительные ямочки. И тут же подумала, что, наверное, сходит с ума, вот уже даже сама с собой начала разговаривать. Посерь­езнев, она окунула перо в чернильницу и начала писать. Так она проработала без передышки несколько часов, со­средоточенно хмуря брови. В тишине раздавалось лишь тиканье бронзовых с позолотой часов. Отдаленный шум волн и печальные крики чаек были настолько естествен­ным фоном, что она их даже не замечала.

– Боже, вы только посмотрите на себя, мисс Рэй­вен! Вы уже совсем перестали есть, да? Святым духом питаетесь?

Рэйвен, словно очнувшись, взглянула на дверь. Во­шедшая в дверь маленькая пухлая старушка решительно подбоченилась и строго взглянула на девушку. Несмотря на покрытое морщинами лицо, глаза и походка женщины были по-молодому энергичны. Ханна Дэниэлс всегда ут­верждала, что хлопоты о шустрой и своевольной Рэйвен Бэрренкорт помогли ей сохранить молодость.

Рэйвен машинально взглянула на стрелки часов и по­разилась: было уже половина второго. Пустой желудок немедленно отреагировал громким урчанием, и Рэйвен звонко рассмеялась. Ханна не удержалась от ответной улыбки. Она давно уже не слыхала смеха Рэйвен.

– А-а, так вы еще и забавляетесь, да? – продол­жила она ворчать. – Мистер Хаггарт будет здесь через каких-нибудь полчаса, а у вас и маковой росинки во рту не было!

– Я так рано выехала на Синнабаре, – оправдыва­лась Рэйвен, быстро закрывая гроссбухи. – У меня есть время слегка перекусить, прежде чем он придет?

– Перекусить? – возмутилась бывшая няня. – И слышать не желаю. Вам накрыт нормальный второй завт­рак. Паррис уже ждет вас.

– Не волнуйся, Дэнни, – благодарно улыбнулась Рэйвен, поднимаясь из-за стола. – Я просто умираю от голода.

Столовая, располагавшаяся в восточном крыле Нортхэда, всегда была одной из любимых комнат Рэйвен. Закругленные вверху окна открывали чудесный вид на юг: бесконечные луга, мили спустя переходившие в верес­ковые пустоши. Обычно деревья были тут редкостью, но все Бэрренкорты с завидным упорством облагораживали суровый родной край, так что пейзаж украшали рощицы из высоких кедров, каштанов и буков. Они приятно до­полняли по-южному пышную роскошь парка. Осенью все эти деревья служили чудесным контрастом нависшему ноябрьскому туману, внося колоритные мазки золота и багрянца в серый фон. А летом широкие ветви увенчива­лись изумрудно-зелеными кронами, каштаны украшали себя стройными свечками соцветий, приносившими позднее свои диковинные плоды.

В камине потрескивали дрова, прогоняя необычный для июня холод, а по комнате плыл аромат фрезий и тюль­панов из оранжереи. Луковички раздобыла сама Рэйвен.

Когда-то в столовой стояло множество кадок с цветущи­ми туберозами и экзотическими орхидеями, любимыми цветами отца. Но после его смерти у Рэйвен не хватало на них времени, и она перепоручила их заботам дворец­кого Парриса. Тот мужественно взялся за уход, хотя с трудом отличал одно растение от другого: это ведь вам не седло барашка или какой-либо замысловатый соус. Некоторые растения все же выжили, несмотря на его неумелую заботу, и продолжали радовать своими пыш­ными цветами.

Рэйвен довольно вздохнула, опустившись на обитый дамастом стул. Паррис аккуратно заставил белую льня­ную скатерть лакомствами. От жаркого поднимался пар, и ноздри Рэйвен затрепетали, вдыхая дразнящие запахи. Накладывая на тарелку всего понемногу, она поймала уко­ризненный взгляд Дэнни.

– Ну а сейчас-то я в чем провинилась? – спросила Рэйвен с совершенно невинными глазами.

Дэнни сокрушенно покачала головой, указав глазами на груду пищи на тарелке.

– Сколько раз я должна повторять, что воспитанные леди едят изящно, накладывая понемножку?

– Клянусь, ты самая жуткая придира на свете, Дэн­ни! Ничем тебе не угодишь. То изводишь меня, что я ничего не ем, то вдруг набрасываешься на меня, когда я пытаюсь насытиться! Кроме того, – добавила девушка, атаковав горячий ростбиф, – здесь нет никогошеньки, кто бы упал в обморок от того, как я ем!

– И к счастью, никто не слышит ваш дерзкий язы­чок! – прокомментировала старая нянька с фамильяр­ностью, типичной для всех служивших долгие годы одной и той же семье. Ее нанял лично Джеймс Бэрренкорт сра­зу после смерти жены.

Когда Рэйвен исполнился год, её мать родила сла­бенького, прожившего всего лишь час сына. Роды вымо­тали несчастную женщину и в конце концов унесли ее жизнь. Все заботы о девочке легли на Дэнни. Она счита­ла себя очень строгой и не скупилась на выволочки, одна­ко в душе была удивительно мягкой, доброй и отходчивой женщиной. Юная Рэйвен быстро ее раскусила и искусно пользовалась этим, особенно в школьные годы.