Тереза Медейрос - Вереск и бархат

Шотландия, Хайлендз, 1773 год

Негодяй казался мертвым. Себастьян подтолкнул его ногой, со страхом ожидая, что мозолистая лапа старика вот-вот схватит его за тонкую лодыжку и с силой рванет на себя, сопровождая свои действия оглушительным взрывом хохота. Себастьян осмелел и сильнее пнул его пальцами босой ноги в толстый живот. Ничего. Ни звука, ни даже пьяного хрипа. Негодяй был мертв. Эль тонкой струйкой вытекал из уголка его рта.

Себастьян присел рядом с ним. Как он мог умереть так тихо? Мальчик всегда представлял его ревущим, изрыгающим проклятия, катающимся по земле в предсмертной агонии. Ничего подобного не было. Лишь глухой удар рухнувшего на пол тяжелого тела, и его уже не стало.

Себастьян откинул со лба прядь давно не мытых волос, и его взгляд метнулся вверх, к резным балкам холла. Он затаил дыхание, словно испугавшись внезапно наступившей тишины. Казалось, что все колокола мира разом перестали звонить, оставив в воздухе слабое эхо от прежней какофонии звуков. Затем до него донеслись другие звуки, прежде заглушаемые грохотом бьющейся посуды и ломающейся под тяжелыми ударами мебели: щебетание ласточек среди стропил, отдаленный, едва слышимый шум ветра на склонах гор, поросших вереском.

Себастьян склонил голову. Это была величественная тишина собора, и она вызывала желание плакать.

Но не было времени для слез. Теперь Мак-Кей придет за ним. Враг его семьи придет, чтобы завладеть Данкерком, о чем всегда предупреждал его отец.

Губы Себастьяна сжались в упрямую линию. Мак-Кей может взять замок, но его он не возьмет никогда.

Себастьян подсунул руки под обутые в сапоги ноги отца. Запах от мертвого Брендана Керра был едва ли хуже, чем от живого, но это скоро изменится, если тело надолго оставить на жаре. Себастьян напрягся. Его длинные руки были несоразмерно худы по сравнению с шириной плеч, но благодаря упрямству и решительности ему удалось протащить тело отца по каменному полу, на котором было разлито вино, разбросаны кости фазана и остатки ужина.

Добравшись до травы, Себастьян остановился, дрожа от напряжения, чувствуя, как желудок больно сжимается от голода. Пот струился по вискам, оставляя на коже грязные дорожки, разъедая глаза. Он вытер его рукавом.

«У тебя глаза девчонки, парень, и такой же слабый характер», — вновь услышал он глумящийся голос отца.

Себастьян споткнулся, запутавшись в своем длинном одеянии, и упал, неуклюже раскинув ноги. Он закусил губу, чтобы сдержать невольный вскрик, и быстро взглянул на распростертое тело, которое задел при падении. Но его отец не поднялся. Брендан Керр неподвижно лежал на траве, и большая зеленая муха назойливо жужжала у его виска.

Мальчик стиснул зубы, едва сдерживая дикое желание сбросить тело отца с обрыва, чтобы оно полетело, ударяясь о камни и подпрыгивая, в долину, простирающуюся внизу. Но нет. Его мама не одобрила бы этого. Себастьян должным образом, по-христиански, похоронит своего отца. Он закопает его так глубоко и навалит на него так много камней, что образ покойного никогда больше не будет преследовать его.

Послеобеденное солнце уже спускалось за гору, когда Себастьян бросил последний камень на могилу отца. Глухой удар эхом разнесся в тишине. Прохладный ветерок шевелил растрепанные волосы и надувал парусом его пропитанную потом, расстегнутую на груди рубашку. Себастьян медленно поднял перепачканную глиной руку и осенил себя крестным знамением. Это был символ его матери, ее религия, давно преданная Себастьяном забвению.

Орел парил над долиной в золотистых лучах заходящего солнца, вселяя в Себастьяна головокружительное чувство свободы. Он поднялся по ступеням Данкерка в башню. Всего несколько минут ушло у него на то, чтобы сложить в рюкзак свои скудные пожитки: поношенную рубашку, две сморщенные картофелины, филигранной работы серебряную брошь, которая принадлежала его матери. Он повернулся, чтобы уйти, но остановился на пороге, замерев на несколько секунд в угасающих солнечных лучах.

Опустившись на колени возле кровати, Себастьян бросил виноватый взгляд через плечо.

Последний раз, когда он осмелился прикоснуться к сундуку отца, тот так избил его, что у мальчика еще много дней звенело в ушах.

Руки Себастьяна дрожали, когда он открывал крышку. Роскошный шотландский плед лежал сверху, свернутый руками отца с такой нежностью, что это заставляло сердце Себастьяна болеть от ревности и обиды. Плед был последним воспоминанием о прошлом, когда Керры и Мак-Кеи сражались бок о бок под началом одного вождя в одном клане. Он провел грязным пальцем по черно-зеленым квадратам, уносясь в мечтах к тому времени, когда раздавался звон ударов палашей и звуки волынки разносились среди туманных холмов.