Патриция Мэтьюз - Всем сердцем

Серена сбросила сапоги для верховой езды, накрылась плащом и завернулась в одеяло. Она слышала, как Кленденнинг делает то же самое. Она закрыла глаза, но сон не приходил. Перед глазами мелькали мертвые тела родителей и ночная дорога.

Кроме того, ей было холодно. Дрожа, она прилегла на одеяло, думая, что никогда не согреется. Спустя довольно долгое время она обратилась к Рори:

– Кленденнинг, ты спишь?

– Почти, – сонным голосом ответил он. – Что-то не так, Серена? Ты не можешь заснуть?

– Я никак не могу забыть случившееся. И кроме того, я жутко замерзла.

После минутного размышления он с сомнением в голосе произнес:

– Мы можем лечь вместе и накрыться двумя одеялами. Тогда, возможно, будет теплее.

– Все, что угодно, только чтобы было теплее, – стуча зубами, ответила она.

Кленденнинг поднялся и соорудил новую постель. Серена быстро нырнула под одеяла. Он осторожно устроился рядом, стараясь не касаться девушки.

Несмотря на некоторую необычность происходящего, Серена быстро задремала. В полусне она все ближе придвигалась к Кленденнингу, пытаясь согреться, и скоро уже плотно прижималась к нему.

– Серена... – прерывающимся голосом сказал он. Она ничего не ответила и начала проваливаться в сон. Но что-то беспокоило ее, не давая заснуть. Наконец она поняла: что-то твердое упиралось ей пониже спины.

– Кленденнинг, что это?

– О Господи! – С легким стоном он притянул Серену ближе. И нашел ее губы.

Это было необычно, но довольно приятно. Кроме того, ей было уютно в теплых объятиях. И было приятно, что ее целуют, гладят и шепчут на ухо нежные слова. Поцелуи и слова любви были редкостью в семье Фостеров. Последний раз мать целовала ее в детстве. Она согрелась, словно сидела у огня. И даже когда почувствовала, что Кленденнинг гладит ее под рубашкой, почти не протестовала и не останавливала его. И только когда Кленденнинг оказался на ней и она почувствовала, что он касается очень нежных, интимных частей ее тела, она наконец невнятно запротестовала.

– Все хорошо. Все будет хорошо, Серена, – глухо пробормотал он.

Кленденнинг заглушил ее протесты поцелуями, и Серена потонула в сладостной истоме и в вихре чувств. Внезапно она испытала короткую острую боль. Она вскрикнула, но боль быстро переросла в удовольствие. Казалось, словно сквозь пелену откуда-то изнутри она слышит голос отца: «Это грех, дитя мое, позволять себе тонуть в плотских радостях».

Потом и эта мысль исчезла, и она полностью погрузилась в блаженство, в чистое и светлое удовольствие. В это мгновение все ее мысли, чувства и ощущения сконцентрировались на одном-единственном человеке, который доставлял ей такое наслаждение. И тут все прекратилось. Она чувствовала себя расслабленной и невесомой, словно плыла.

– Прости, Серена, я не мог удержаться.

Эти слова не дошли до ее сонного сознания. Он говорил что-то еще, но она уже спала.

Серену разбудили солнечные лучи. Она открыла глаза с радостной улыбкой, высвободив руки из-под одеяла, потянулась и попала локтем в мирно спавшего Кленденнинга.

Тут она все вспомнила и разрыдалась.

Господи помилуй! Что же она наделала? Ее родители только вчера были погребены, а она... Кленденнинг... Горячий стыд охватил ее. Что он мог о ней подумать? Кем он ее теперь считает?

Кленденнинг поднял голову, часто моргая и еще не совсем проснувшись.

– Что случилось, Серена? – Он повернулся к ней. – Что случилось, почему ты плачешь?

– Ты! Ты – вот что случилось! Ты предательски воспользовался моей слабостью!

Он смотрел на нее, вытаращив глаза.

– Что ты имеешь в виду – воспользовался? Серена понимала, что говорит ерунду, но уже не могла остановиться.

– Я еще не оправилась от горя, была в шоке и замерзла. А ты воспользовался моим положением и... – Тут голос изменил ей, и она остановилась.

Он сильно покраснел и отвел глаза.

– Прости, Серена. Я пытался предупредить тебя прошлой ночью, но...

– Прости! Папа бы тебя высек, Рори Кленденнинг.

– Но я не насиловал тебя, Серена, – рассердился он, – и ты сама не возражала и не сделала никакой попытки меня остановить.

– Я... я никогда не имела дела с мужчинами... Он не отводил взгляда.

– Ну и что? Ты же понимала, что происходит?

Теперь наступила ее очередь краснеть и отводить глаза. Он, конечно, был прав, и эта мысль только еще больше рассердила ее.

– Серена... – голос его смягчился, – я очень сожалею, что все это произошло при таких печальных обстоятельствах, и все-таки я совсем не жалею, что это вообще случилось. Господи, это лучшее, что я пережил в жизни.