Ханна Хауэлл - Горец-дикарь

– Да, именно так я и думал, – с гордостью произнес он.

– Не могу поверить, что у тебя был такой план. Неужели ты собирался вынудить меня выйти за тебя замуж?

– Да, у меня были такие мысли. Я хотел заниматься с тобой любовью до тех пор, пока мое семя не дало бы плод, а потом бы уже предложил жениться, понимая, что ты вряд ли мне откажешь. Да, я все очень тщательно продумал.

– Если ты все так тщательно продумал, то почему так и не сделал?

– Потому что, лишив тебя девственности, я стал чувствительным и слабым, как дитя. Тебе ведь было немного больно сначала, и я не хотел, чтобы ты вновь испытала неприятные ощущения. Поэтому я ограничился одним разом и перенес свои планы на потом.

– Планы? Насчет того, как соблазнить меня?

– Да, и не один раз, а много-много. Но ты была девственницей, и я понимал, что могу причинить тебе боль.

Какое-то время Кэтрин просто тихо сидела и слушала пение птиц, живущих на берегах озера, смотрела на блики солнца, играющие на воде. Слово «соблазнить» все еще звучало у нее в голове, пробуждая некоторые очень заманчивые образы. Но стоило ли думать об этом? – спросила себя Кэтрин. Ведь сейчас была середина дня, очень яркого и теплого. С другой стороны, у нее скоро начнет расти живот, и ей придется вести себя гораздо более умеренно. Пока она молода, у нее хорошая фигура, которую еще не испортили многочисленные роды. Так будет не всегда, и почему бы сейчас ей не позволить себе маленькое безумство?

– Лукас?

– Да, любовь моя?

– Я ведь больше не девственница.

Ему хватило мгновения, чтобы понять, какого рода предложение делала сейчас Кэтрин. Он схватил ее за платье на спине и потянул вниз. Когда Кэтрин оказалась лежащей на спине, Лукас лег сверху.

– Дикарь, – пробормотала она, беря его за длинные волосы, заплетенные в косы, и притянула лицо мужа к себе.

– Твой дикарь, – выдохнул он, прижимаясь губами к ее губам.

– Весь мой. Итак, когда же начнется соблазнение?

– Терпение, женщина. Есть еще одна вещь, которую я хочу сделать. Я хочу сказать то, что мне следовало сказать еще год назад. Это признание могло бы помочь нам избе жать хотя бы части тех неприятностей, которые выпали нам с тобой.

– И что же это такое? – спросила она, принимаясь расшнуровывать рубашку Лукаса.

– Я хочу сказать тебе, что безумно люблю тебя, что ты для меня – сам свет жизни и вторая половина моей души.

– Я вела себя также нерешительно, как и ты. Поэтому м тоже хочу сказать тебе сейчас, что люблю тебя, мой прекрасный голубоглазый дикарь, и всегда буду любить тебя.

Лукас прижался к ее губам поцелуем, пытаясь вложить в него все те красивые слова, которые не мог произнести.

– О Боже, это было чудесно, – прошептала Кэтрин. Ее сердце, переполненное опасной смесью из нежности и желания, забилось еще быстрее. – Ну так как насчет соблазнения? – протяжно проговорила она.

Лукас рассмеялся и опять поцеловал ее.

Лето 1483 года

– Его я поймала. Тебе осталось только изловить ее.

Лукас, шедший за своей дочерью Морейн, рассмеялся. Маленькая девочка двигалась вперед с невероятной скоростью для ребенка, который начал ходить совсем недавно. Ее густые черные кудряшки подпрыгивали при каждом шаге, и Лукасу не надо было заглядывать ей в лицо, чтобы знать – маленькое ангельское личико Морейн сейчас озаряла широкая улыбка. Еще Лукас знал, что дочка начнет кричать так же громко, как только что кричал ее брат, когда он наконец настигнет ее. Протянув к Морейн руки, Лукас обернулся назад и увидел, как Кэтрин пытается запихнуть упирающегося Лаханна обратно в повозку. Энни, Робби и Патрик смотрели на это и смеялись. Лукас покачал головой, думая о том, что им следовало взять с собой в путешествие побольше народу, чтобы было кому собирать детей. Лукас ухватил дочку за запястье.

– Нет! – сказала Морейн. Ее тельце напряглось, когда Лукас поднял ее на руки.

– Ну, моя дочурка, что это такое? Я твой папа, и я говорю тебе «да», – ответил он.

Когда Морейн повернулась к нему и уставилась своими огромными глазами – точь-в-точь такими же, как у ее мамы – и одна большая слеза медленно скатилась по ее щечке, Лукас вздохнул. Он порадовался, что Кэтрин была способна обращаться с их дочерью строго, потому что каждый раз, когда ему нужно было проявить твердость характера, Лукасу казалось, что это была самая сложная задача, с которой он когда-либо сталкивался за всю свою жизнь. И что еще хуже, хотя Морейн еще не исполнилось и двух лет, она уже, видимо, точно знала, как можно обвести отца вокруг своего маленького пальчика. Единственное, что еще как-то поддерживало в нем уважение к себе и примиряло с такой слабостью характера, – это то, что Морейн точно также поступала со всеми мужчинами – и мальчиками, и стариками, что обитали в крепости.